Тигр

Арсеньев родился в семье бывших крепостных. Для Приморского края он сделал примерно то же, что Льюис и Кларк с Фенимором Купером для американского запада. Арсеньев появился на свет в Санкт-Петербурге в 1872 году, в восемнадцать лет ушел добровольцем в царскую армию и дослужился до офицера, боролся с преступностью, стал этнографом. С 1900 года, когда его из Польши перевели на Дальний Восток, и до своей смерти в 1930-м он организовал и возглавил девять крупных исследовательских экспедиций, во время которых составил карты Приморья, Командорских островов и полуострова Камчатка. Негласной целью экспедиций являлась оценка уязвимости этих территорий в случае войны с Японией. На протяжении всей своей жизни Арсеньев с большим интересом относился к культурному наследию коренного населения, тщательно описывая в дневниках не только местную флору и фауну, но и все свои встречи с местными жителями. Его литературный стиль сочетает в себе серьезный научный подход и увлекательность приключенческого романа, отличаясь при этом точностью высказываний и обезоруживающей откровенностью[9].

Во время своих путешествий, которые подчас длились месяцами, Арсеньеву приходилось противостоять диким зверям, китайским бандам, ураганам и метелям, голоду и полчищам насекомых. В его распоряжении при этом находился лишь небольшой отряд, состоявший из казаков и сибиряков-пехотинцев, в качестве проводников нанимали пару человек из местных охотников. Именно от проводников зависела жизнь как его самого, так и его подчиненных. К одному из них он проникся особенной, почти сыновней, любовью — как к мудрому и заботливому защитнику. «Мне не страшны были ни хунхузы, ни дикие звери, ни глубокий снег, ни наводнения, — писал он в ставшем классикой романе „Дерсу Узала“. — Со мной был Дерсу»[10].

Дерсу Узала был охотником-одиночкой. Вся его семья умерла от оспы, а сам он был уже стар и стремительно терял зрение. Он, как и Арсеньев, осознавал пугающую неотвратимость перемен, нависших над первозданным лесом, по которому они оба так любили бродить. Уссурийская ветка Транссибирской магистрали уже была проложена, а вслед за ней появились новые люди, промышленность стала развиваться неслыханными для этого края темпами. Когда зрение Дерсу совсем ухудшилось, Арсеньев привез его в Хабаровск, столицу края, и поселил в собственном доме под присмотром своей жены и дочери. Однако Дерсу не понравилось жить в каменном мешке. «Запрещение стрельбы в городе было для него неприятным открытием»[11], — писал Арсеньев. Однажды Дерсу арестовали за то, что он срубил дерево в городском парке. «Он понял, что в городе надо жить не так, как хочет он сам, а как этого хотят другие. Чужие люди окружали его со всех сторон и стесняли на каждом шагу». Вскоре после этого случая Дерсу вернулся в лес, вооруженный только старенькой ненадежной винтовкой. Предчувствие беды не отпускало Арсеньева, но он не сумел уговорить Дерсу остаться.

Двумя неделями позже Арсеньев получил известие о том, что Дерсу был убит во сне — ночью, во время привала. Его карманы были вывернуты наизнанку, винтовка украдена. Арсеньев отправился на место его гибели и похоронил старика в лесу. Он приметил два кедра, росших неподалеку, чтобы потом по ним узнать это место. Однако когда спустя несколько лет ему удалось вернуться на могилу старого друга, кедров уже не было: «Я не узнал места — всё изменилось… Приметные кедры исчезли, появились новые дороги, насыпи, выемки, бугры, рытвины и ямы…»[12]

Арсеньев умер в пятьдесят семь лет. Один из его биографов написал: «Он благоразумно не дожил до старости». К моменту его смерти уже был выпущен приказ о его аресте, а отдаленная имперская колония, некогда знакомая ему, как свои пять пальцев, превратилась в задворки полицейского государства. Сталин пришел к власти, и его рука дотянулась до тихоокеанского побережья. Арсеньева обвинили в том, что он японский шпион, его личный архив был конфискован. Он не дожил до своего ареста: простудился во время последней экспедиции и умер от осложнений. Весь гнев обрушился на его вдову; ее арестовали и дважды допрашивали, а в 1937-м, на пике Большого террора, она была расстреляна по подозрению в пособничестве японской разведке. Историк Амир Хисамутдинов пишет, что между вынесением и исполнением приговора[13] прошло шестнадцать минут. Дочь Арсеньева была признана соучастницей преступления и провела пятнадцать лет в лагерях, от чего так до конца и не оправилась.