Тигр в лабиринте

В прошлый раз Скряга Шэнь побывал в пещере не в самый подходящий момент. Он не слышал музыки и потому сейчас был настроен довольно скептически. Мы спускались в длинный темный тоннель, и звук наших шагов сопровождался ударами волн о камни. Но вдруг… Вода поднялась достаточно высоко, и мы поняли, что монах не преувеличивал.

Каменный колокол зазвенел. И когда эхо почти стихло, ему ответил второй колокол.

На сей раз звук был мягче, нежнее, он как будто проходил сквозь мед. Следующий колокол звенел выше, яснее и красивее; и тут началось. Колокола запели — большие, маленькие, громкие, тихие. Их звук был то ясным и четким, то приглушенным и туманным, и мы шли, завороженные этой райской, неземной музыкой, а длинные тени играли на каменных стенах.

Я не нахожу слов, чтобы описать эту волшебную песню. Вода поднялась еще выше, камни из более мягкой породы запели в ответ, и к звону колоколов прибавились тысячи серебряных лютней, сопровождаемые хором жужжащих пчел! Мне было так хорошо, что, я думал, душа покинет тело. Но тут мы свернули и увидели вход в тоннель, о котором говорил монах. Казалось, музыка лилась оттуда, и мы бросились навстречу восхитительной песне. Скряга Шэнь плакал. Слезы струились по его щекам, и он бежал, раскинув руки, навстречу музыке.

Он обогнал нас и первым влетел в тоннель. В эту секунду я увидел, как камень под его ногой слегка осел, и в воздухе раздался резкий металлический звук.

Скряга Шэнь отлетел назад и упал прямо мне на руки. Из его груди торчала длинная железная стрела.

Глава 21, в которой происходит прощание с другом, коварство получает по заслугам, а герои продолжают следовать за драконом

Мы бросились на пол, но стрел больше не последовало. Я посмотрел на Скрягу Шэня и пощупал пульс. Сердце еще билось, но едва заметно.

— Это ловушка, — прошептал мне на ухо Ли Као. — Акустика в тоннелях позволяет слышать, что говорят даже в самых отдаленных уголках, и когда мы упомянули правителя, монахи в черном тайком пробрались сюда и подложили арбалет.

Он осторожно поднял факел, поводил им вокруг и в конце концов увидел, что искал.

Арбалет был искусно спрятан в стене на противоположной стороне пещеры и нацелен точно на середину проход».

— Вот только почему один? Всего один, — пробормотал мастер Ли и пощупал рукой под камнем, на который наступил Скряга Шэнь. Под ним оказался железный стержень, уходящий глубоко вниз. — Десятый Бык, видишь тот большой белый камень? Он слегка приподнят, и я готов поспорить, что, убегая, мы бы непременно наступили на него.

Я поднял беднягу Шэня, мы на цыпочках обошли злосчастный камень и вышли в главный тоннель. Опасность миновала. Ли Као взял несколько булыжников и стал швырять их, пытаясь попасть в большой плоский камень. С третьей попытки булыжник коснулся мишени, и тут же огромная часть свода пещеры с грохотом обрушилась вниз.

Поднялась туча пыли, и окажись мы в этот момент там, нас бы раздавило, как муравьев.

— Говори как можно тише, — прошептал Ли Као мне в самое ухо. — Монахи наверняка поджидают нас. Позади. Остается идти дальше и надеяться на удачу.

Он пошел вперед, держа в одной руке факел, а в другой сжимая нож. Тоннель вел вверх, и прелестная музыка колоколов становилась все тише. Лишь потрескивал факел, да наши сандалии шлепали по каменному полу. Скряга Шэнь застонал. Он открыл глаза, но не узнал нас. Мы остановились, и я посадил его на землю, прислонив спиной к стене. Ли

Као наклонился над умирающим.

— Вы священник? Мою дочурку убил правитель Цинь, и мне сказали, надо послать ей молитву, но я не умею писать.

— Да, я — священник, — тихо ответил Ли Као. — Я запишу твою молитву. Говори.

Губы бедняги беззвучно задвигались, и я понял, что он репетирует. Наконец, наш друг собрался с духом, хотя это и требовало невероятных усилий:

— О, велико мое горе. Тебя зовут А Чэнь, и когда ты родилась, я не слишком обрадовался. Я крестьянин и больше хотел сына, который бы помогал мне работать в поле. Но не прошло и года, как ты покорила меня. У тебя резались зубки. Ты говорила «мама»  и «папа». Когда тебе исполнилось три, ты, бывало, подбежишь к двери, постучишь и убегаешь. А потом выйдешь и спрашиваешь: «Кто там?»

Или, помню, твой дядя приехал к нам, и ты разыгрывала хозяйку. Помнишь? Ты подняла кружку и словно тост произнесла: «Цин!»  (»П рошу! «), а мы покатывались со смеха. Тогда ты покраснела и смущенно закрыла ручками лицо, но я знал, что ты очень гордилась собой. Теперь мне говорят, я должен тебя забыть, но я не могу.

У тебя была корзина для игрушек. И низенький стул, на котором ты сидела и ела кашу.

Ты повторяла Великое Учение и кланялась Будде. Ты играла в «угадайки»  и шныряла по всему дому. Ты была очень храброй и, когда падала и разбивала коленку, никогда не плакала. Ты всегда была опрятной, а случись найти яблоко или грушу, то прежде чем съесть, всегда сперва оглядывалась, как бы спрашивая разрешения.