Тигр! Тигр!

Крэйн знал, что тут должен быть берег моря. Об этом ему говорили как инстинкт, так и нечто большее: обрывки знания, липшие к его разгоряченному лихорадкой, истерзанному мозгу; звезды, все еще видимые по ночам в редких облачных прорехах; компас, чей дрожащий перст продолжал указывать на север. Вот это самое странное, подумал Крэйн. Вопреки разгулу хаоса Земля сохранила ориентацию полюсов.

Берега больше не было; моря тоже не было. Лишь блеклая полоска бывшей скалы тянулась к северу и югу на неисчислимые мили. Полоска серого пепла. Серый пепел и зола окружали его повсюду; серый пепел протянулся впереди, насколько хватало глаз. Мелкий, словно сквозь сито просеянный, пепел вздымался до колен, вихрился при каждом движении и мешал дышать. Под безумными порывами ветра зола скучивалась в плотные облака. Когда — часто — лили дожди, огарки обращались в вязкий ил.

В небе ярились вихри. Вздымались черные тучи, пронизываемые косыми лучами стремительно марширующего по земле солнечного света. Там, где луч ударял в бурю золы, танцевали и искрились мелкие частицы. Там, где сияние касалось дождя, возникали радужные арки. Шел дождь; задували бури золы; сверху вниз бил свет — вместе они слагали нескончаемые пазлы черно-белого насилия. Так проходили месяцы. Над каждой милей широкой Земли.

Крэйн миновал край усыпанных пеплом скал и пополз вниз, по ровному склону, бывшему некогда океанским дном. Он так долго странствовал, что потерял всякое ощущение боли. Он обдирал локти, подтягивая тело вперед. Потом подтягивал правое колено и снова отталкивался локтями. Локти, колено, локти, колено. Он забыл, что такое ходьба.

Жизнь, осоловело размышлял он, чудесна. Жизнь ко всему приспосабливается. Если нужно ползти, ползет. На коленях и локтях образуются мозоли. Шея и плечи укрепляются. Ноздри учатся высмаркивать пепел прежде, чем тот попадет в легкие. Раненая нога раздувается и опухает. Немеет, чтобы вскоре сгнить и отвалиться.

— Простите, — сказал Крэйн. — Я не до конца понимал, как…

Он уставился на высокую фигуру впереди и попытался осмыслить слова. Это был Холмайер. В запятнанном лабораторном халате, седой, всклокоченный, Холмайер сохранял равновесие на слое пепла, и Крэйн задумался, почему крутящиеся облачка золы видны сквозь его тело.

— Ну и как тебе нравится твой мир, Стивен? — спросил Холмайер. Крэйн жалко помотал головой.

— Не слишком красиво, э? — сказал Холмайер. — А ты оглянись. Пыль, и больше ничего. Прах и пыль. Ползи, Стивен, ползи. Ты не найдешь ничего, кроме пыли и праха…

Холмайер откуда-то извлек бокал воды. Холодной, чистой воды. Крэйн увидел, как формируется на поверхности легкий налет росы, и у него пересохшая глотка словно наждачкой покрылась.

— Холмайер! — вскричал он. Попытался подняться, дотянуться к воде, но вспышка боли в правой ноге остановила его. Он снова присел на корточки.

Холмайер отпил воды и плюнул ему в лицо. Влага была теплой.

— Продолжай ползти, — проговорил Холмайер горько. — Если хочешь, проползи вокруг света. Не найдешь ничего, кроме пыли и праха… — Он опорожнил бокал на землю перед Крэйном. — Продолжай ползти. Сколько миль? Сам посчитай. πD. Диаметр около восьми тысяч…

Он исчез. Вместе с ним исчезли халат и бокал. Крэйн осознал, что дождь возобновился. Прижавшись лицом к теплой грязи, он раскрыл рот и попытался высосать влагу. Он застонал. Потом снова пополз. Его гнал инстинкт. Нужно было куда-то добраться. К чему-то, связанному с морем — с краем моря. На побережье его что-то ждет. Оно поможет понять все случившееся. Нужно достичь моря, если море еще сохранилось где-нибудь.

Гроза стегала его спину, словно тяжелыми бичами. Крэйн остановился, перетянул рюкзак на бок, чтобы можно было копаться в нем одной рукой. Рюкзак содержал ровно три предмета: револьвер, плитку шоколада и банку консервированных персиков. Все, что осталось от двухмесячного запаса. Шоколад набух и пошел плесневыми пятнами. Крэйн понимал, что лучше съесть его сейчас, пока в плитке сохраняется хоть какая-то питательная ценность. Но может случиться, что на следующий день ему уже не достанет сил вскрыть консервную банку. Он вытащил банку из рюкзака и накинулся на нее с открывашкой. Когда Крэйну удалось пробить жестяную крышку и отогнуть ее, дождь уже прекратился.

Жуя фрукты и потягивая сок, он наблюдал, как марширует по склону бывшего океанского берега дождевая стена впереди. Ил впитывал потоки воды и размякал. Уже возникли небольшие каналы, которым однажды суждено будет превратиться в реки. Но этого дня Крэйн не увидит. И ни одно живое существо в мире не увидит. Отшвырнув пустую банку в сторону, Крэйн подумал, что тем самым завершает последнюю трапезу последнего живого существа на Земле. Последняя метаболическая драма.

За дождем пришел ветер. Крэйн выучил эту закономерность за бесконечные недели перемещения ползком. Ветер явится через несколько минут, окутает его тучами золы и пепла. Он пополз вперед, слезящимися глазами изучая бесструктурные серые мили ландшафта в поисках укрытия.

Эвелин коснулась его плеча.