Тигр! Тигр!

Жар был ошеломляющим. Финчли упал и покатился по острым камням, рвавшим его тело, пока не зацепился за один из них и не застыл с лицом, обращенным к небу. Нестерпимый свет легко проникал сквозь плотно зажмуренные веки и даже сквозь прижатые к глазам ладони.

— Да почему все пошло не так? — заорал Финчли. — Места же хватало для чего угодно! С какой стати…

В полубредовом из-за жары состоянии он услышал громовые раскаты и почувствовал, что земля качается, словно его Эдем готов разлететься в клочья.

— Стоп! — закричал Финчли. — Стоп! Пусть все это прекратится!

В полном отчаянии он бил себя кулаками по голове и в конце концов обессиленно прошептал:

— Ну ладно… если ужя снова сделал ошибку, тогда… ладно…

Он безнадежно махнул рукой.

И снова небеса были черными и пустыми. Только все те же две луны продолжали свой долгий путь на запад, а на востоке еле заметное зарево уже предвещало восход.

— Видимо, — пробормотал Финчли, — чтобы управлять космосом, нужно больше знать математику и физику. Этому я научусь как-нибудь позднее, я ведь художник и никогда не делал вид, что знаю все. Но при всем при том… я действительно художник, и передо мною целая земля, которую следует заселить. Завтра… нужно поскорее этим заняться… завтра…

И уснул как убитый.

Когда он проснулся, солнце стояло уже высоко, и его злобное око наполнило Финчли беспокойством. Взглянув на пейзаж, с такими трудами сформированный им вчера, он обеспокоился еще больше, потому что во всем были заметны явные искажения. Долины устилал какой-то неприятный налет, похожий на коросту прокаженного. Горные отроги приобрели странную, навевавшую ужас форму. Непонятным образом ужас таился даже в озерах под их гладкой невинной поверхностью.

И все это было заметно только при взгляде искоса, краем глаза. Если смотреть прямо, все выглядело правильно — хорошие пропорции, изящные контуры, великолепная цветовая гамма. Но в то же время…

Он пожал плечами и решил, что следует попрактиковаться в рисунке. Не было сомнений, что в его работу вкралась некая досадная ошибка.

Финчли подошел к небольшому ручью, сгреб с его берега большой ком красной глины, размыл его и разгладил. Слегка подсушив этот ком на солнце, он вылепил из него постамент и принялся за основную работу. Опытными уверенными пальцами он сотворил большого пушистого кролика. Кролик с великолепно сформированными телом, лапами и головой словно присел на камне, готовясь к прыжку. Финчли любовно улыбнулся своей работе, к нему наконец-то вернулась уверенность в собственных силах. Пристукнув пальцем по округлой голове, он скомандовал:

— Живи, дружище.

После секундного промедления, когда в глиняное тельце вливалась жизнь, кролик выгнул спину и попытался прыгнуть. Он кое-как добрался до края пьедестала, мокрой тряпкой перевесился через край, шлепнулся на землю и поковылял прочь, издавая по пути негромкое, режущее ухо ворчание. Отойдя шагов на десять, он оглянулся на Финчли, и на морде его отражалась явная, неприкрытая неприязнь. Улыбка сползла с лица Финчли, словно стертая школьной резинкой. Он нахмурился, немного подумал, а затем наскреб второй ком глины и положил его на пьедестал. Час с лишним он без устали работал, лепя изящного ирландского сеттера, а под конец пристукнул его по голове и начал все ту же фразу:

— Живи…

Собака тут же рухнула и обмякла. Затем она беспомощно заскулила и поднялась на трясущиеся ноги, похожая на огромного паука, глаза ее расширились и остекленели. Доковыляв до края пьедестала, она спрыгнула вниз и случайно ударилась о ногу Финчли. Раздалось низкое злобное рычание, и в лодыжку Финчли вонзились острые клыки; тот с криком отпрыгнул и в ярости шарахнул собаку ногой. Прискуливая и воя, сеттер неуклюже, как покалеченное чудовище, побежал через луг.

Финчли с удвоенной решимостью вернулся к работе. Он лепил зверя за зверем и всех их наделял жизнью, и все они — горилла, мартышка, лисица, куница, крыса, ящерица и жаба, разнообразные птицы и рыбы — получались гротескными чудищами, еле способными плавать, ковылять и трепыхаться. Под конец Финчли выдохся и окончательное перестал что-либо понимать. Он присел на пьедестал и начал всхлипывать, машинально разминая пальцами очередной ком красноватой глины.

Ведь я все-таки художник, думал он, почему же все выходит так скверно? Что превращает мои создания в этот чудовищный парад уродов? Его пальцы машинально работали, и под ними постепенно вырисовывалась человеческая голова.

В прошлой моей жизни, думал он, мое искусство высоко ценилось. Не могли же все сразу сойти с ума. Они покупали мои работы по самым разным причинам, но главная из причин состояла в том, что работы эти были прекрасны.

Только теперь Финчли заметил ком глины, над которым трудились его пальцы. Этот ком уже начинал походить на женскую голову. Финчли присмотрелся к ней повнимательней и впервые за много часов улыбнулся.

— Ну конечно же! — воскликнул он. — Я в жизни не занимался анимализмом. С фигурою человека все пойдет несравненно лучше.