Читаем Тиберий Гракх полностью

Основанный на реальном происшествии рассказ характеризует упадок римского красноречия в эпоху империи.

Вилик вбежал в атрий и с воплем бухнулся в ноги господину:

– Не уберег!

Ветурий с неудовольствием обратил к управляющему одутловатое лицо с низким лбом и подслеповатыми глазками.

– Что там еще стряслось?

– Увели! Вчера их весь день искал. А сегодня поутру вижу – их по дороге гонят. Я сразу же к Давну.

– Постой! Говори толком, какой Дави, кого увели?

– Давн, земляк мой, вилик у Домиция. А козочки-то были – одно заглядение!

– Да как он, негодяй, посмел моих коз взять?

– Не Давн, а господин его, Домиций. Приглянулись ему козы. От Давна я узнал. Шерсть – чистое золото. Послал своих рабов – те и взяли. Будто бы за то, что обглодали черешневое дерево. Так же и в прошлом году он пастуха твоего так отделал, что неделю ходить не мог. Руки у этого Домиция длинные, а глаза завидущие.

Ветурий вскочил и взволнованно забегал по атрию.

– Не потерплю! Сечет моих рабов, угоняет коз. Он так и меня из виллы выгонит, если я на него управы не найду! Вели запрягать!

Через два дня коляска, запряженная мулами, остановилась на Эсквилине[84], у особняка Постума, известного в те годы судебного оратора и знатока римских законов.

Пройти в дом оказалось делом не простым. Чернокожий привратник, наряженный так, что его можно было принять за африканского царька, упрямо твердил: «Пускать не велено!» Так бы и пришлось вернуться, если бы случайный прохожий не посоветовал: «Посеребри ему лапу!» Сестерций оказался ключом, открывшим массивные двери дома.

Засаженная кустарником дорожка привела посетителя в обширный зал, поражавший своими размерами. Здесь мог поместиться целый сельский дом со всеми его обитателями. Но более всего Ветурия удивили лавровые венки, висевшие на стенах. От нечего делать он стал их пересчитывать. На цифре «сорок шесть» он был остановлен молодым человеком со свитком в руках. Широким жестом юноша приветствовал незнакомца.

– Здравствуй!

– Мне бы Постума, – пробормотал Ветурий, топчась на месте. – Я из Нуцерии. Земли там у меня, от родителя унаследованные. Да будут к нему милостивы Маны!

– Патрон отдыхает, – оборвал его юноша, как потом выяснилось, секретарь. – Всю ночь он готовил речь к завтрашнему выступлению. Сто семьдесят восьмой процесс в его практике. Эти венки, не угодно ли заметить, трофеи его судебных побед. Вряд ли в Риме найдется более красноречивый оратор, чем мой патрон. Взгляни, сколько желающих.

Юноша потряс свитком перед самым носом Ветурия.

– Я из Нуцерии, – повторил Ветурий, доставая кошелек. – У меня срочное дело.

Вход в таблин обошелся Ветурию в пять сестерциев. Это было недорого, если юноша не преувеличивал, что встречи с Постумом домогались тридцать человек.

Первыми посетителя таблина встретили статуи. Они выстроились вдоль стены – Эсхин, Демосфен, Цицерон и множество других ораторов в характерных для каждого позах. Имен их Ветурий не знал или знал, но забыл. «Мало ли какую ерунду вбивают нам в головы, когда мы молоды, – подумал Ветурий. – Но во сколько обошлась Постуму каждая из тех фигур. Мрамор ныне в цене».

– Ты ко мне? – послышалось за спиной.

Септимий обернулся. Перед ним стоял тощий человек в белоснежной тоге, струящейся ровными складками. Если бы не быстрый взгляд глубоко запавших глаз, его можно было бы принять за одну из статуй, ожившую и отделившуюся от мраморных собратьев: гордый поворот головы, руки, картинно скрещенные на груди.

– Что же ты молчишь? – спросил Постум, не меняя позы.

– Сосед у меня, Домиций, – начал Ветурий издалека. – По эту сторону дороги мои угодья, по ту сторону – его. До смерти родителя, – да будут к нему милостивы маны, – я жил в Амитерне. Там люди спокойные, уважительные. А в Нуцерии – сплошь разбойники. Схватил Домиций моего вилика и высек…

– Короче! Переходи к делу.

– Да о деле я говорю. В том году пастуха высек, а в этом трех коз увел. Думает, что если его зять сенатором, то ему все позволено. Судиться я с ним хочу. Пусть вернет коз!

– Я готов тебя поддержать. – Постум слегка наклонил голову. – Пройди к секретарю! Будь здоров!

Юноша встретил Ветурия, как старого знакомого.

– Вот видишь, как быстро решилось твое дело.

– Еще не решилось, – возразил было Ветурий.

– Патрон согласился вести твое дело, – объяснил юноша. – В этом гарантия успеха. Сейчас ты внесешь пятьсот денариев…

– Пятьсот! – воскликнул Ветурий. – Да за эти деньги можно стадо коз купить!

– Дело не в козах, – терпеливо пояснил секретарь, – а в нанесенном тебе оскорблении. Я слышал твой разговор с патроном. Ответчик – влиятельное лицо. Потребуется немало усилий, я бы сказал подлинного искусства, чтобы изобличить козни и доказать вину. Кстати, у тебя есть свидетели?

– Коз моих вся округа знает! – торопливо проговорил Ветурий. – Любой раб их покажет. Они у меня приметные. Я их в Апулии покупал.

Секретарь улыбнулся одними губами.

Перейти на страницу:

Все книги серии Всемирная история в романах

Карл Брюллов
Карл Брюллов

Карл Павлович Брюллов (1799–1852) родился 12 декабря по старому стилю в Санкт-Петербурге, в семье академика, резчика по дереву и гравёра французского происхождения Павла Ивановича Брюлло. С десяти лет Карл занимался живописью в Академии художеств в Петербурге, был учеником известного мастера исторического полотна Андрея Ивановича Иванова. Блестящий студент, Брюллов получил золотую медаль по классу исторической живописи. К 1820 году относится его первая известная работа «Нарцисс», удостоенная в разные годы нескольких серебряных и золотых медалей Академии художеств. А свое главное творение — картину «Последний день Помпеи» — Карл писал более шести лет. Картина была заказана художнику известнейшим меценатом того времени Анатолием Николаевичем Демидовым и впоследствии подарена им императору Николаю Павловичу.Член Миланской и Пармской академий, Академии Святого Луки в Риме, профессор Петербургской и Флорентийской академий художеств, почетный вольный сообщник Парижской академии искусств, Карл Павлович Брюллов вошел в анналы отечественной и мировой культуры как яркий представитель исторической и портретной живописи.

Галина Константиновна Леонтьева , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Проза / Историческая проза / Прочее / Документальное
Шекспир
Шекспир

Имя гениального английского драматурга и поэта Уильяма Шекспира (1564–1616) известно всему миру, а влияние его творчества на развитие европейской культуры вообще и драматургии в частности — несомненно. И все же спустя почти четыре столетия личность Шекспира остается загадкой и для обывателей, и для историков.В новом романе молодой писательницы Виктории Балашовой сделана смелая попытка показать жизнь не великого драматурга, но обычного человека со всеми его страстями, слабостями, увлечениями и, конечно, любовью. Именно она вдохновляла Шекспира на создание его лучших творений. Ведь большую часть своих прекрасных сонетов он посвятил двум самым близким людям — графу Саутгемптону и его супруге Елизавете Верной. А бессмертная трагедия «Гамлет» была написана на смерть единственного сына Шекспира, Хемнета, умершего в детстве.

Виктория Викторовна Балашова

Биографии и Мемуары / Проза / Историческая проза / Документальное

Похожие книги