Тиберий Гракх

Отец, заботясь о моей нравственности, приобрел сгорбленного сирийца, страстного поклонника стоической философии[34]. Он набил мою голову изречениями и притчами, как мешок горохом. О, эта мудрость, рожденная в вестибулах и каморках для рабов! О, эти благодетельные зайцы, стоящие на задних лапках перед царем зверей и видящие смысл в своем съедении! О, эти глупые ослы, терпящие побои за желание переменить господина!

Потом школа ритора[35]. На меня напялили пеструю тогу, сшитую из раздобытых где-то лоскутов. Слова обветшали и утратили свой былой смысл. Но это не смущало! Можешь не верить сам, сумей убедить других. Заставь облиться слезами над судьбой плененной ахейцами Андромахи! А сколько таких Андромах на твоей вилле? Ты даже не знаешь их настоящих имен и обходишься кличками. И, отдавая их на ночь какому-нибудь гостю, ты не замечаешь их слез.

Риторика! Меня убеждали, что я должен в ней преуспеть. Чтобы возродить блеск своего прославленного рода. Но речь моя оставалась скованной, а слова скользкими и бесцветными, как медуза.

– Ты не Гракх! – глубокомысленно качали головой наставники. – Где зовущая глубина Тиберия? Где пронзительные глаголы Гая?

Как будто гром порождается пустотой! Я вас спрашиваю, где Форум Гракхов? Где тысячи устремленных на оратора глаз? Где руки, уставшие от меча и истосковавшиеся по земле? Где, наконец, злобное шипение стоящих в той же толпе врагов? Решая судьбы Рима и мира в спальнях и таблинумах, вы хотите иметь Гракхов?!

Но если бы я унаследовал талант Гракхов, о чем бы я вещал с ростр? О возрожденных доблестях предков? О принесенном Августом мире? О наделении плебеев землей? Да меня бы подняли на смех! Ха! Ха! Ха! Земля? Пусть ее возделывают варвары. Ответь лучше, кто победит? Самнит или Галл? Добей его! Добей!

Когда пришло время, я стал домогаться должности эдила. Народу не пришлось голосовать «за» или «против». Твой отец, которого называют божественным, утверждая список для голосования, вычеркнул мое имя. Не думаю, чтобы он догадывался о моем существовании или знал, что я замешан в чем-либо предосудительном. Августа – я уверен – испугало мое имя. Вдруг кто-нибудь за притворной покорностью скрывает опасные мысли, и мое имя может стать знаменем мятежа.

Что тебя тогда заставило выйти из лектики? Чем я тебя привлек? Доставшимся от отца наследством? Но ты сама могла вымостить денариями Аппиеву дорогу до самого Брундизия. Внешность? Но я никогда не нравился женщинам! Тем, что я прославился в стычке с германцами за Реном? Ты была сыта по горло победами твоего усыновленного Августом мужа! Моим именем! Помнишь, как позднее тебе нравилось, когда шедший за нами номенклатор провозглашал: Юлия и Тиберий Семпроний Гракх! В этом сочетании было что-то фантастическое, как в кентавре или химере, или противоестественное, как в любви дочери божественного и простого смертного.

Да! Нас соединили тени моих мятежных предков. Ты знала о них больше, чем я. Ночью мы ходили по Форуму среди мертвых статуй. Ты вглядывалась в их освещенные луною бронзовые лица, и они оживали в твоих рассказах. Ты не просто читала древние летописи. Мне казалось, что ты жила при старинных царях и бородатых консулах. Ты мне показала место на спуске с Капитолия, где под градом ударов упал Тиберий Гракх. За городом, на месте гибели Гая в роще Фуррины, ты положила мне руки на плечи: «Проснись, Гракх!»

Да, ты пришла из другого мира. Тебе надо было родиться в Сарматии и, пригнувшись к покрытой пеною гриве, мчаться сквозь дикую степь. Или скользить на утлом челноке темной ночью между речными порогами. Ты же была лишена даже той женской свободы, которую воспевал злосчастный Овидий. Угрюмый и подозрительный супруг. Август не нашел во всем Риме никого другого, кому бы передать свою власть и свою дочь. Ты была принесена в жертву самому тираническому из божеств – государственной необходимости, как она понималась твоим отцом. Тебе выбрали мужа, указали друзей, тебя в составе всей божественной семьи воплотили в мраморе на Алтаре Мира. Но тебя это не удержало. Ты родилась мятежницей, Юлия!

Тебе нравилось вопрошать судьбу, словно бы ты надеялась уйти от ее ударов. Помнишь, мы отправились к гадателю-халдею? Он долго всматривался в небо, пока где-то на его краю не отыскал одинокую, еле мерцавшую звездочку. «Ты останешься одна, – грустно проговорил халдей. – Тебя покинут друзья. И даже отец откажется от тебя».

Твои губы искривились в жалкой улыбке.

– Вот видишь, мой Семпроний. Звезды предсказывают одиночество, а ты клянешься в вечной любви!

Гадатель по звездам не ошибся. Гнев Августа был страшен.

Он любил в тебе самого себя, осторожного, размеренного, но не отыскал этих черт. Тебя принял скалистый остров. Бесконечный шум волн. Ни один корабль не мог пройти мимо. И такой же остров нашли для меня. Четырнадцать лет без любви, без книг, без надежды. Можно стать зверем, разучиться думать.