Тиберий Гракх

Второй человек у себя на родине, насильственно вырванный из политической жизни, Полибий потому и обращается к истории, что видит в ней действенное средство влияния на политику. Он убежден, что извлекаемый из правдивой истории опыт помогает политическим деятелям избегать ошибок. Видя могущество Рима, Полибий считал борьбу с ним безнадежной и призывал своих соотечественников добровольно признать его верховенство. Надеялся он воздействовать и на римлян – убедить их в необходимости более гуманного обращения с побежденными. Эти попытки потерпели провал. Современники редко относятся серьезно к предупреждениям историков. Современники же Полибия и вовсе ценили в истории лишь развлекательность. Полибий был обречен на непонимание тех, к кому обращался.

Вторая главная фигура трилогии – Андриск, в исторических трудах древних – не человек, а тень. Одно из наиболее полных сообщений о нем принадлежит позднему автору Ампелию: «Лже-Филипп, из плебеев низкого происхождения, уверовавший благодаря внешнему сходству, что он сын Персея, вовлек македонян в войну. В самом начале мятежа он был схвачен и послан под стражей в Рим, но, бежав оттуда, вновь возбудил Македонию. Вскоре разбитый Цецилием Метеллом в грандиозной битве, он бежал во Фракию и, выданный фракийскими царями римлянам, был проведен в триумфе». К сообщению Ампелия можно добавить, что Андриск происходил из малоазийского города Адрамиттия и по профессии был скорняком. Все остальное в этом образе вымысел, или, точнее, цепь умозаключений.

Будь Андриск македонцем, древние авторы сообщили бы об этом. И я решил сделать Андриска эпирцем. Мне было известно, что мать юных македонских пленников Лаодика вскоре после битвы при Пидне поселилась на своей родине, в Антиохии. Андриск не мог иметь успеха, если бы не пользовался поддержкой наследников Персея. И я направил Андриска в Антиохию, связал с Лаодикой, столкнул с деморализованным Деметрием.

Носителем принципов, против которых выступал Полибий в своем историческом труде, был Катон Старший, колоритная и страшная фигура эпохи римских завоеваний. Если Полибий, размышляя о будущем круга земель, отводил Риму роль наиболее авторитетного государства, которому подчиняются другие народы, то Катон строил отношения между Римом и неримским миром по образцу тех, которые он считал естественными для своего поместья – господин и рабы. Отсюда и заключительная формула каждой его речи: «А все-таки я полагаю, что Карфаген должен быть разрушен».

Для воссоздания образа Катона не приходилось прибегать к вымыслу. Однако все, что нам известно о Катоне и что характеризует неумолимую последовательность его мыслей и поступков, заимствовано не из «Всеобщей истории» Полибия, а из речей и произведений самого Катона, и отзывов о нем других римских авторов. Изгнанник Полибий не осмеливался на какую-либо критику старейшины сената, предпочитая о нем молчать. Борьба между Полибием и Катоном была невидимой, подспудной. И если в вопросе о разрушении крупнейших культурных центров Среднеземноморья одержал верх Катон, то на почве написания истории победителем оказался Полибий. Именно он, грек и изгнанник, стал первым достойным упоминания историком Рима и римских завоеваний, и через полвека Цицерон скажет о нем с гордостью: «Наш Полибий». Успех Полибия в области исторической науки был одновременно победой греческого начала во всех областях культуры и знания. Рим, одолевший Грецию силой оружия, подчинился ей как ученик учителю.

Результатом римских завоеваний стала невиданная концентрация рабов в Италии и Сицилии. Греческий историк Диодор писал: «Сицилию затопило такое количество рабов, что слышавшие об этом не верили, считая преувеличением». Все, что говорится в трилогии о жестком обращении с рабами, – точная передача сообщений Диодора. Наши герои – руководители восстания рабов в Сицилии (138–132 гг. до н. э.) Евн, Клеон, Ахей, Коман – исторические лица. Мы позволили себе лишь предложить гипотезы об их происхождении.

Незримым участником повествования в романе «Полибий» является философ Зенон. Стоическая философия, создателем которой был Зенон из Китиона (336–264 гг. до н. э.), во II в. до н. э. пользовалась огромной популярностью. Разрушение городов, массовое порабощение свободного населения, внезапное возвышение одних и падение других – эти трагические перемены легче всего было понять с позиций стоического учения о провидении, судьбе. Судьба (римляне называли ее фортуной) в это время оттеснила на задний план богов. Человек, решившийся стать самозванцем (а их во II в. до н. э. было множество), должен был быть поклонником учения, признававшего равенство возможностей богатых и бедных, царей и рабов. И хотя неизвестно, при каких обстоятельствах познакомился Андриск со стоицизмом, не остается сомнений, что он был почитателем Зенона.