Тиберий Гракх

– Мне с несколькими друзьями удалось выбраться из города. До Лутии добрался я один. Но разве наши соседи могли нам помочь? Сципион отрубил у всех лутийцев правую руку.

Об этом «подвиге» Сципиона Гай еще не знал. И о нем он тоже расскажет в Риме!

– Так я остался один из всей Нуманции. К чему мне жить, когда все, что я имел, погребено под этими развалинами! – закончил ибериец.

– И у меня большое горе, – сказал Гай. – Брат мой, Тиберий, убит богачами. Площади Рима залиты кровью моих друзей. Дом мой цел. Но мне страшно возвращаться домой. Что я скажу матери? Чем я ее утешу?

Вдали показался Ксен. После недолгих поисков он обнаружил следы Гая и пришел сказать ему, что медлить нельзя.

– Сципион торопится попасть в Рим раньше тебя. Предлагал мне деньги, чтобы я задержал тебя. Нам надо идти. Плебеи ждут тебя, Гай!

– Ты говоришь, ждут? И я смогу завершить дело брата и отомстить за него?

– Да, радость врагов преждевременна. Мы разбиты, но не побеждены.

Простившись с Ретагеном, Гай и Ксен зашагали к римскому лагерю. Ибериец долго смотрел им вслед. Он понял, о чем говорили между собой эти римляне.

Ретаген вытащил из камней меч и прикрепил его к поясу.

Конец Энны

Наступила ночь, черная, как деготь. Низкие облака обложили все небо. Вдали еле различался темный силуэт горы. В осажденном городе давно уже не зажигали огней. Казалось, все вымерли. Энна молчала, и ее безмолвие наводило жуть на воинов внизу. Кучками они расположились вокруг костров, стараясь не смотреть вверх.

У одного из костров шла игра в кости. Метал хвастливый Курций.

Перемешав в руке костяшки, он ловко швырнул их на деревянную доску, лежавшую у ног. Три костяшки выпали шестерками вверх.

– Ход Венеры! – закричал Курций и жадно загреб кучу медяков.

– Везет тебе, волосатая луковица! – сказал его партнер.

– Мне везет? Хорошее везение! Два года торчишь под этой проклятой горкой. А с нашим начальником проторчишь еще пять. – Курций вытянул ноги к костру и добавил: – Он даже из палатки не выходит, боится показать нам свою жирную морду. Куда ему против Флакка! На что тот был орлом, а бежал из Сицилии так, что пятки сверкали. А этот… – Курций сочно сплюнул в огонь.

– Ты не смотри, что он на вид такой плюгавенький, – возразил другой легионер. – Он коршуну на лету когти подстрижет. Да и Сицилия ему известна вдоль и поперек.

Легионер бросил на доску костяшки и, наклонившись, пробормотал:

– Опять собака!

– Смотри! – воскликнул Курций, обернувшись на шум шагов. – Что это?

Между кострами двигалась какая-то странная фигура с болтающимися тонкими, как плети, руками. Сзади шли часовые. Это был раб «оттуда».

– Поймали раба! Поймали раба! – передавалось из уст в уста.

К преторию, куда провели пленного, со всех сторон потянулись легионеры.

Перед ними стоял человек, обросший волосами, грязный, истощенный, в лохмотьях. При свете костра было видно, как то загораются, то гаснут его огромные страшные глаза. Из палатки вышел Рупилий. Окинув взглядом пленного, он подошел к нему и спросил:

– Кто ты? И как сумел выбраться из города?

Пленный ничего не ответил. Его глаза медленно вращались в огромных впалых глазницах, ощупывая взглядом лица врагов. Это был Коман. Тайным подземным ходом, который прорыли рабы, он выбрался из Энны, надеясь добраться до Тавромения. Но он не знал, что Тавромений уже пал. Теперь он в руках врагов, и этот откормленный римский начальник хочет узнать о тайном ходе в город. Но враги от него ничего не добьются.

Коман глубоко втянул в себя воздух. Крепко сжал губы, не давая воздуху выйти из груди. Прошло несколько мгновений. Этого было достаточно, чтобы его сердце, истощенное голодом, не выдержало.

Когда труп Комана унесли, Рупилий вошел в палатку и задернул за собой полог.

– Ну, нажрался? – обратился он к человеку, который жадно поглощал похлебку из глиняного горшка.

– Я готов, господин. Сегодня я обещал притащить им жирного барана.

– Тебе его дадут. Но смотри!..

– Что ты, что ты, – забормотал Серапион. – Все будет в порядке, как тогда с этим трибуном Меммием.

– Замолчи, тыквенная голова!

С ненавистью взглянув на Серапиона, Рупилий выскочил из палатки, шепнул что-то центуриону, и тот сломя голову побежал по лагерю. Через несколько минут римское войско выстроилось в боевой порядок.

Серапион, с бараном на спине, пробирался по тайному ходу. Локтях в пятидесяти от него ползли легионеры. Выход потайного хода в город охранялся всего двумя повстанцами.

– Это ты, друг? – спросил один, услышав шорох ползущего Серапиона.

– Я, – отозвался Серапион.

Повстанцы помогли ему протащить освежеванного барана. Тут же, отрубив мечами по куску мяса, стали его жадно рвать зубами.

Когда один из повстанцев увидел выползающего легионера и понял, что произошло, он в ярости швырнул недоеденный кусок мяса в лицо Серапиону и закричал:

– Ты предал нас, пес!

Взмах меча – и окровавленный Серапион упал на землю. Но римские легионеры один за другим выбирались из прохода. Часовые бросились бежать с криком:

– Предательство! Предательство!

Ворвавшиеся римляне перебили стражу городских ворот, и римское войско лавиной хлынуло в город.