Тяжелый дивизион

— Понимаете, не знаю, как не разнесло в клочки. Ведь садануло в каких-нибудь двух-трех метрах. Весь в дыму был.

— Обстреляны, — сказал офицер третьей батареи Горелов.

— Ну, он уже давно 'рещен, — стремясь сделать Андрею приятное, вмешался Алданов. — ' Георгию представлен.

— А раз так — значит, по рюмочке, — сказал капитан Мальковский, начальник парка, вместе со стариком казначеем приехавший на батарею, и стал разливать из плоской, белого металла фляги желающим.

— За конец отступления! — крикнул он.

— За то, чтобы у тебя были снаряды, а не одни тыловые анекдоты! — закричал подвыпивший Кольцов.

— За петлю всем изменникам! — решив, что скажет умное, выпалил Дуб.

— Я предпочел бы за девоче'! — легкомысленно прищелкнул языком Алданов.

— А вы за что, Андрей Мартынович, выпили бы?

— Я не пью, а если бы пил, то выпил бы за скорейшее окончание войны.

— Ну, кто же за это не выпьет, — подхватил Кольцов. — Только с победой!

— С чьей победой? — съехидничал Алданов.

— Дзинь! — пронеслось над головой, и тут же где-то впереди кракнуло в молодых зарослях. Второй взрыв последовал за первым.

Солдаты, пилившие деревья, посыпались из зарослей на батарею. Недопиленная сосна широко качала вершиной.

Осколки долго и замысловато пели в воздухе.

Подвыпившие офицеры бодрились, бравировали спокойствием.

— Что это он сюда, в тайгу, 'ладет? — недоумевал Алданов.

Над вершинами пела новая очередь.

Разрывы гремели близко и часто. Группа офицеров, только что напоминавшая беззаботный пикник, насторожилась. Вверху взбесившейся губной гармошкой долго носился и пел рваный осколок. Утратив силу полета, он, резко щелкнув, упал на тарелку.

Горелов высоко поднял его.

— Неприятельский привет на блюде. Четко сделано! — закричал он. — За здоровье всех артиллеристов! По рюмочке! — Он выхватил фляжку у Мальковского и разлил остатки коньяка.

Звенела еще одна, на этот раз шрапнельная высокая очередь, а офицеры пили, подбадривая себя криками.

От навесного огня укрыться было негде. Блиндажей еще не было. Некоторые солдаты залегли под деревьями с восточной стороны. Другие сидели у лафетов, пряча головы за щитами. Только группа закусывающих офицеров, рисующихся один перед другим, стояла во весь рост.

Андрей чувствовал, что стоит измениться настроению, — а оно звенит в речах и выкриках как перетянутая струна, — и бравада обернется паникой, и эти же люди, в особенности парчки[8], никогда не бывавшие под огнем, заехавшие на батарею по случаю спокойного дня, ринутся под деревья и будут прятать голову в кустах, в траве, в болотном мхе, в соломе.

Следующая очередь уже прозвенела в тылу. Только один какой-то завертевшийся, как юла, осколок опять долго бродил над головами.

Все подумали: «Пронесло!»

Кольцов крикнул номерам, чтобы спешили рыть блиндажи. Горелов заспорил с Алдановым о новой, полученной из тыла книге. Тыловики стали собираться к себе в управление, полагая, что теперь уже не зазорно покинуть эти места. Будет что рассказать в управлении дивизиона. А здесь — никто ничего не скажет — вели себя как подобает.

Тыловики были рады промелькнувшей острой и такой короткой опасности. Не испытав, эти люди никогда не могли себе представить, как это можно часы и дни быть под обстрелом, лежать под кустом, когда рядом вздымает пыль пулемет, сидеть в окопах под ураганным огнем.

И каждый случай, когда помимо воли приходилось им самим переносить опасность, небывало поднимал их в собственных глазах. Они искренне считали, что пятиминутное пребывание под обстрелом на батарее давало им право на героизм и на все, что связано с проявлением храбрости, то есть на боевые ордена, чины, отличия и вытекающие из всех этих отличий деньги.

Кольцов посмотрел вслед казначею и Мальковскому и сказал, сверкая глазами:

— В дивизионе сегодня разговору будет. На две недели хватит. Пожалуй, весь штаб к «клюкве»[9] представят.

— За та'ой обстрельчи' эти ребята деньги бы платили, — сострил Алданов.

— Конечно, если с гарантиями, — прибавил Дуб.

— А вы бы в тыл хотели? В адъютанты? — спросил его Алданов.

— Да никогда в жизни! Я бы лучше в пехоту пошел. — Он, как всегда, пошел на удочку и сразу распетушился.

Андрей подумал: «Чего же он краснеет? Боится, что не поверят?»

— Во-первых, тоска, — с томительным усердием доказывал Дуб, — во-вторых, каждый день иметь дело с штабными старичками и, в-третьих, войну кончить поручиком.

— А вы что же, хотите в генерал-майоры выйти?

— Ну, капитаном уйти надо, — выдал тайную и весьма популярную среди подпоручиков мечту Дуб.

— Господи, — с искренним ужасом воскликнул Кольцов, — сколько же тогда капитанов будет? Чем они будут командовать?

— Да, это забота! — с ехидной радостью подхватил Алданов. — За ва'ансии вторая война начнется.

— Не начнется. Останутся одни кадровые, это ясно, — сказал Кольцов.

— И те, что окончили юнкерские училища до войны, — прибавил Дуб (это устраивало его).

— Ну, а те, 'то о'ончили во время войны? — спросил Алданов.

— А тех демобилизуют. Лучшим предложат переучиться.

— Ведь их туча будет. Вот скоро приедут новые выпуски Одесского и Киевского училищ.