Тяжелые тени

- Здесь, в соседней камере, - фирболжец указал на стенку, - сидит мой коллега. Тоже философ... в своем роде. Очень мудрый и очень осторожный человек.

Последнюю фразу он произнес, сдерживая смех.

- Почему он здесь?

- Очень забавная история, - собеседник Владимира поудобнее оперся о стену и поджал ноги. - Наш сосед всегда боялся вольномыслия, ибо оно наказуемо. В области теологии защищал официальную точку зрения, что откровение - высший источник познания. Теоретически и с точки зрения теологии все правильно. Но ведь существует мир реальный, производство. И наука, которая производство должна двигать. Ну, а наука требует только строгих доказательств и отвергает откровение. С помощью откровения завод не построишь. Все видят такое противоречие, но делают вид, что не замечают. Этот эклектик решил почему-то, что возникла социальная потребность в изменении ситуации. Вот он и попытался оседлать социальную потребность и стать столпом новой теологии. Коллега выдвинул тезис, что истинное научное знание и откровение - совпадают! То есть, богословы, по его теории, и ученые подбираются к одной и той же истине, но с разных сторон. Сначала к его теории отнеслись благосклонно. Теологи были совсем не прочь против такого мощного союзника, как наука, а научная бюрократия возжелала, чтобы научные факты и теории получили сияющий нимб божественного откровения. Все были довольны: теологи, ученые и, в особенности, мой коллега Трынди-доду.

Стена холодила спину. Философ подложил под спину ладонь, помолчал, чувствуя, как отогревается поясница, и продолжил:

- У нашего Первого Доверенного Лица характер далеко не мед. И даже не сахар. - Он похлопал глазами, снопа умолк и вдруг выпалил решительно: Короче, дерьмо, а не характер. Но его секретарь! - нечто неописуемое. Попомните мое слово, далеко пойдет. Все больше дел концентрируется у него в руках. Это страшный человек. Но как ни парадоксально, он не жесток. Никого не любит, но и ненависти у него нет. Ему словно удалили в раннем детстве ту часть нервной системы, которая ведает эмоциями. И он поступает только так, как подсказывает логика. Она и повергла теорию Трынди-доду в прах. Секретарь считает, что авторитет божественного откровения столь высок, что не нуждается ни в каких научных подпорках.

"Наука - нечто частное, прикладное, сиюминутное, - заявил он недавно на конференции. - А Божественная Истина - всеобщее и вечное. Нечего делать из науки, призванной удовлетворить наши низменные телесные потребности, систему философских взглядов. В конце концов, я это запрещаю от имени Первого Доверенного Лица!"

У всех, кто хоть немного знал секретаря, в груди стало холодно и как-то пусто.

Трынди-доду так ничего и не понял и попытался добиться аудиенции у секретаря. Соизволения на то он не получил. Ему предложили изложить свои соображения в письменном виде. Он изложил. И теперь сидит здесь.

Совсем сумрачно стало в камере. Володя видел только очертания фигуры собеседника. Темная тень на фоне темной стены.

Философ, устраиваясь на нарах поудобнее, зашуршал соломой.

- Давайте спать. Сон - отрада заключенного. Пусть вам не покажется странным мое предложение. Я уже привык. Здесь так расположено окно, что темнеет в двенадцать дня. Вот я и сплю, пока не включат свет.

Минуту в камере было тихо. Вдруг философ резко приподнялся на локте и патетически вскричал:

- Но нет! Я не заключенный! Свободен дух мой, значит, свободен и я! В истинной тюрьме власть имущие, ибо душа их в темнице своекорыстия.

Он тихо засмеялся, и Володя с некоторым беспокойством подумал, что жизненные невзгоды все же отразились на психике его товарища по несчастью.

- Кстати, о духе, - совершенно будничным тоном заметил философ, укладываясь. - Этот мудрец, этот секретарь создал практическое наставление по поимке генного духа. Жуткая вещь получилась. И вообще, если к логике не добавлен гарнир истинной нравственности, сотворяется блюдо, которым можно без труда отравить все человечество.

Володя с недоумением спросил:

- Что за генный дух?