The Worlds I See

На периферии моего сознания забрезжила картина немыслимого: жизнь без мамы. Эта мысль была настолько мрачной и дезориентирующей, что я не мог ее полностью осознать. Это была чистая, первобытная тяжесть, бесформенная, но ледяная и удушающая. Она зарывалась в яму моего желудка, все глубже и глубже. Это было одиночество, к которому я просто не был готов.

Хуже того - как ни гротескно это признавать, - к нашему горю добавились еще и неловкие практические заботы. Мы думали, что мы так много сэкономили, объединяя наши зарплаты и навязчиво экономя в течение многих лет, но узнали, что расходы на операцию были как минимум на порядок больше, чем содержимое нашего расчетного счета. По мере того как мы пытались понять наши возможности - или их отсутствие, - становилось все яснее и яснее, что одни только расходы на послеоперационные обследования и восстановление, скорее всего, разорят нас.

Видения будущего нашей семьи без мамы поглотили меня. Я вспоминал, как трудно было держаться на плаву даже с ее скромной работой, и насколько ближе к невозможности это было бы без нее. При всей теплоте моего отца, он не был прирожденным кормильцем; он оставался тем же вечным ребенком, каким был всегда, и нуждался в серьезности моей матери в качестве противовеса. И вот я здесь, в Принстоне, изучаю физику. Домино за домино готово было упасть. Я даже не мог представить, на что будет похожа жизнь, когда пыль осядет.

И тут нам повезло. Хотя мистер Сабелла лично не знал, как обойти стоимость операции, через несколько недель эта ситуация всплыла в разговоре с коллегой по факультету - моим школьным учителем рисования, - чей сосед знал о лечебном учреждении под названием Deborah Heart and Lung Center. Дебора не только специализировалась на операциях, в которых нуждалась моя мать, но и предлагала программы, рассчитанные на малообеспеченные семьи. Он даже находился недалеко от Принстона.

Я сразу же взяла трубку, но мой пыл немного поутих из-за того, что я обычно выступала в роли переводчика, на этот раз между администратором и моими родителями. Тем не менее прошло всего несколько мгновений, прежде чем меня осенило нечто удивительное: здешние люди действительно могли помочь. Они могут провести операцию, и, как оказалось, мы подходим для того, чтобы они полностью ее субсидировали. Я горячо поблагодарил их, и рука моя дрожала, когда я снова положил трубку на крючок.

Дата операции совпала с выпускными экзаменами первого семестра, но благодаря Кодексу чести Принстона - системе правил , в соответствии с которыми проводятся все экзамены, - мне удалось договориться о сдаче тестов в клинике Деборы. Я сидела непосредственно за пределами стерильной зоны операционной и переводила во время и после процедуры.

Признаться, было приятно отвлечься на время ожидания. Хотя процедура была минимально инвазивной и избавила нас от страха потерять ее до того, как ее удастся оживить, нам сказали, что от ее результатов зависит весь ее прогноз. Если по каким-то причинам процедура окажется не столь эффективной, как мы надеялись, плана Б не будет. У нас был один шанс на узнаваемое будущее, и он уже начался.

Пока я заканчивал экзамен, а отец расхаживал по коридорам, я размышлял о нашем месте в Америке. В последний год нам так везло, но это лишь прикрывало наше полное отсутствие корней в этой стране. Я задавался вопросом, что ждет нас, когда полоса везения закончится. Пока что мы находились по правую сторону от края пропасти, но тем не менее это был край. И под всем этим скрывалась самая простая и глубокая правда: я просто не был готов попрощаться с мамой. Я жалела, что у меня нет больше тестов.

Наконец появился доктор и жестом пригласил нас присоединиться к нему на скамейке.

"Нам предстоит многое обсудить, но начнем с самого главного: операция прошла успешно".

Впервые за этот день я выдохнул полной грудью. Я знал, что отец не участвовал в разговоре, но по языку моего тела исход был очевиден еще до того, как я успел перевести. Я почувствовал, как его охватила та же волна облегчения.

"У нее впереди еще много лет, но только если она и впредь будет уделять своему здоровью первостепенное внимание".

"Хорошо, хорошо, конечно", - ответила я, мой голос все еще был задыхающимся и слабым. "Как она может это делать?"

"Стресс - главный враг такого состояния, как у нее. Как психический, так и физический. Итак, сначала о главном: работает ли она в настоящее время?"

"Да, полный рабочий день", - сказал я несколько осторожно.

Выражение лица доктора стало суровым.

"К сожалению, это придется изменить. Максимум - работа на полставки. И даже в этом случае я призываю к крайней осторожности. Вы должны понимать: эта операция, конечно, очень помогла, но ее сердце все еще работает со сбоями, и оно очень хрупкое. Ей просто нельзя напрягаться".

Даже испытывая благодарность, я не могла не чувствовать разочарования. Не на доктора, конечно, - он говорил хорошо, и я не сомневался, что его совет был обоснован с медицинской точки зрения. Но тем не менее я чувствовал его.

"Я понимаю, но надолго ли?" спросил я.