The Worlds I See

"Э-э, Роов...?" - спросил он, наклонив голову и нахмурив брови, но вежливо пытаясь понять, к чему я клоню.

"Вы знаете книгу о тысячах километров? Под океаном".

Мистер Сабелла на мгновение задумался, а затем, казалось, остановился, когда его осенило.

"Фей-Фей, вы имеете в виду Жюля Верна?"

"Да! Да! Юх-лес... э-э... Верн-а", - неуклюже повторила я, смеясь. "Я не могу произнести его имя, но я обожаю его книги!"

Его глаза загорелись. Как я узнал позже, мистер Сабелла был пожизненным любителем научной фантастики, в частности Жюля Верна.

"Знаете ли вы других западных авторов?"

"Да, много! Я люблю Марка... э-э, Тах-вейна, Джека-а Лондона, о, и Хеминга, и Диккенса, и..." По какой-то причине мне лучше удавалось произносить эти имена.

"Подождите, подождите, подождите - вы хотите сказать, что уже прочитали все это?"

"Не на английском. Китайские переводы. Моя мама поделилась со мной этими книгами в Китае".

Казалось, он был застигнут врасплох, а затем упал обратно в кресло, хихикая от чистого, ошеломленного восторга. Думаю, это был первый момент, когда американец увидел во мне нечто большее, чем китайскоговорящего иммигранта. Наши разговоры становились все более обширными и менее формальными. Он не замечал моей национальности, моих языковых трудностей и даже моего потенциала как студента, а видел ребенка, одинокого и пытающегося вписаться в общество, но стремящегося к самовыражению. Со временем я перестала обращать внимание на его статус учителя и увидела неожиданного друга.

В последующие месяцы визиты в кабинет мистера Сабеллы стали центральным событием моего дня. У него всегда было готово что-то интересное для обсуждения, он продолжал делиться предложениями по книгам - я согласился на изучение Кларка, хотя язык по-прежнему казался мне трудным, - и даже начал просить меня присылать свои собственные названия. По мере того как расширялось мое чтение, расширялось и его; по моей рекомендации он прочитал китайскую классику, такую как "Сон в красной палате", "Романс о трех царствах" и "Путешествие на Запад". Но все это не отвлекало меня от учебы. Наоборот, помогая мне мыслить более целостно, он напомнил мне, что в учебе можно найти радость. Он вернул меня на путь полноценного студента. Постепенно мои оценки стали приходить сами собой.

Я был не единственным студентом, который приходил в математическую лабораторию за помощью после занятий, но вскоре я стал ее самым частым посетителем, и мистер Сабелла, похоже, уважал мой аппетит к учебе. Кроме того, я оценил его терпение: завоевать доверие иммигранта - задача не из легких, но его преданность делу покорила меня. Неделя за неделей лекции становились все более абстрактными, а задачи все более сложными - касательные векторы, длина дуги, частные производные, правило цепочки, - но я чувствовал свободу довериться ему так, как никогда не думал, что это возможно с американцем. Он был первым человеком, которому я открылась о финансовых трудностях моей семьи или о подростковом раздражении на родителей. Со временем он, казалось, естественным образом вжился в роль учителя, советника и друга. Это была отдушина, без которой я слишком долго жил.

Во многом благодаря ему в моих отношениях с обоими родителями появился недостающий элемент. Моя мать всегда вдохновляла меня, но она не разделяла моих интересов, когда дело касалось математики и физики, а проблемы, связанные с ухудшением ее здоровья, с годами осложнили нашу связь. И хотя влияние отца было ближе всего к моему сердцу - он первым поощрял мое любопытство к миру природы и знакомство с физикой, - мне пришлось признать, что я уже давно перерос его пример. Мистер Сабелла увидел во мне нечто такое, чего не видел никто другой, - потенциал, который я сам еще не осознавал, - и обладал достаточным опытом, чтобы помочь мне его развить.

Интересно, что мое присутствие произвело на него такой же обезоруживающий эффект, и я начал узнавать о нем все больше и больше. Я с удивлением обнаружил, что для человека, который, казалось, так комфортно чувствует себя в своей шкуре и так хорошо устроился в американском порядке вещей, мистер Сабелла вырос без того, что я всегда считал само собой разумеющимся: без поддержки семьи. Ребенок итальянских иммигрантов, которые высмеивали его склонность к книгам и любовь к научной фантастике, он чувствовал себя изгоем даже среди своих братьев и сестер. Со временем это подтолкнуло его к поиску убежища в своих мыслях, все дальше и дальше уходя в уединенный мир своего интеллекта. Мы были похожи, хотя и больше по духу, чем по деталям.