The Woj Way. Как воспитать успешного человека

ЗАБОТА И ЕСТЬ СЕРДЕЧНОСТЬ – вот мой девиз. Осенью 2002 года мне позвонил лечащий врач моей мамы, сказал, что ее госпитализировали. Маме тогда был уже 91 год, она много лет болела и не вставала на ноги. А незадолго до ухудшения начала постоянно принимать антибиотики, потому что организм не мог справиться с инфекциями мочевыводящих путей. Я испугалась и немедленно вылетела в Палм-Дезерт, чтобы навестить маму в больнице Эйзенхауэр. Мама казалась совсем крошечной на огромной больничной койке, но как она рада была меня видеть! Она, как и всегда, очень тепло улыбалась. Казалось, что уже все потеряно. Врач предложил перевести ее в дом престарелых с хосписом. Я тогда и не знала, что хоспис – это отделение паллиативной медицины для неизлечимо больных. «Там ухаживают за пациентами, – пояснил доктор, – без особого медицинского вмешательства». Казалось бы, идеальное решение для человека в столь пожилом возрасте. Мне пообещали позаботиться о маме.

Когда ее разместили в хосписе, я улетела домой. Несколько недель спустя моя дочь Энн решила навестить бабушку. У Энн с бабушкой всегда были особенные отношения. Дочь после учебы отправилась в Красноярск, чтобы своими глазами увидеть родину моей мамы. Две другие внучки тоже с ней дружили – да и разве могло быть иначе? Я никого не встречала добрее и заботливей моей мамы. Я старалась всюду брать ее с собой, хоть это и было нелегко. В пожилом возрасте она толком не могла передвигаться: рассеянный склероз с преимущественной локализацией в нижних конечностях. Сначала ходила с тростью, потом на ходунках, потом вовсе перестала ходить. Энн, Сьюзен и Джанет хотя бы раз в год ездили в Палм-Дезерт навестить бабушку, жившую с моим братом Ли. Все вместе катались на гольф-каре. Прекрасно осознавали, что бабушка больна, а потому старались найти для нее время, писали ей письма, постоянно звонили. Я научила дочерей с любовью и добротой относиться ко всем людям, но особенно к пожилым. Я дала им понять: каждый человек важен, несмотря ни на что, и я старалась быть образцом для подражания. Но мы об этом не разговаривали.

В хосписе Энн увидела противоположность доброте и сердечности. Она услышала стон и плач пациентов. Обычно люди в больнице не плачут. Что-то явно пошло не так. Дочь кинулась искать свою бабушку – и нашла ее. В ужасном состоянии. А вот медсестры на глаза не попадались. Персонал просто отошел в сторону, ничего не делая и не обращая внимания на происходящее. (Должна сказать, нам просто не повезло: обычно в хосписах намного лучше!) Энн это не понравилось: допустить такого обращения со своей бабушкой моя дочь не могла. И она взяла дело в свои руки: вызвала «Скорую», и та приехала через шесть минут; сказала бригаде: бабушка умирает, ее надо вернуть в Эйзенхауэр, она обезвожена и нуждается в неотложной медицинской помощи. Медперсонал смотрел на происходящее ошеломленным взглядом. Но никто ничего не сказал, когда мою маму вывозили из здания. «Это вы называете уходом? Разве так обращаются с пациентами?» – не унималась моя дочь.

В больнице бабушке поставили капельницу для быстрой гидратации, а еще покормили. Она давно не ела и не пила, стоит ли удивляться, что она вообще ничего не соображала? В какой-то момент ей стало лучше и показатели были обнадеживающими, но Энн работала в «неотложке» в многопрофильном стационаре Сан-Франциско, а потому знала, что это еще не победа. Для начала она уволила прежнего доктора, отправившего нашу бабушку в хоспис, и наняла двух других. Новые врачи поменяли лекарственный режим, и маме стало намного лучше всего за пару дней. Она пришла в себя, снова заговорила. Возникла другая проблема: уход за мамой после того, как ее выпишут. Нам же надо было как-то проследить, чтобы подобное больше не повторилось. Вот только мы жили у залива Сан-Франциско, и следить за всем с расстояния в сотни километров было как-то несподручно.

Мама нуждалась в ком-то из членов семьи, кто мог бы проконтролировать работу медиков. Сама она на это не была способна. Энн у нас всегда была смышленой и придумала план. Нужно было перевезти маму к нам, вот только за найм кареты «Скорой помощи» на такое расстояние пришлось бы выложить мешок денег. И тогда дочь решила, что мы и сами сможем ее перевезти, взяв с собой капельницу и лекарства. В больнице пришли в ужас. «Вы собираетесь везти пациента почти тысячу километров в обычной машине? Это же опасно!» «Не опаснее больницы, где всем на всех плевать!» – парировала Энн. Она придумала способ перевозки, взяла на себя ответственность за лекарства, затем арендовала фургон и носилки. Несколько дней спустя в пять утра мы выехали на федеральную трассу № 5 и отвезли маму из Палм-Дезерта прямиком в дом престарелых в Лос-Альтосе. На дорогу ушло восемь часов, но мама прекрасно себя чувствовала. Я заранее позвонила в больницу и спросила, смогут ли они принять нашу старушку, и они согласились, хотя там была очередь на госпитализацию. Медперсонал поразился, услышав нашу историю.