The History of Bones: A Memoir: A Memoir

Столб служил ограждением чьего-то двора на Плезант-стрит, рядом со спа-салоном Коттера. Он находился примерно в двух с половиной футах от земли. Мы со Стивом Пикколо пытались балансировать на нем, а потом пройти от одного конца до другого. Мы проходили половину пути, шатались и падали. Мы так и не дошли до конца. Однажды ночью, когда мне было пятнадцать, мы взяли грибы и несколько раз с легкостью пересекли ее. Так я познакомился с металлическим столбом на молекулярном уровне. В тот же вечер мы зашли во "Френдлиз", безумно ухмыляясь, и сказали: "Мы хотели бы обменять эти четвертаки на мороженое". Мы держали четвертаки в ладонях обеих рук, демонстрируя их так, словно это были золотые дублоны.

Они выгнали нас.

Первый раз я занимался сексом с девушкой по имени Кристал. Мне было шестнадцать, а Кристал, кажется, двадцать пять. Мы жили в хипповском приюте, сидели за грязным кухонным столом, усыпанным семенами травки и обертками от "Твинки". После того как последний человек отрубился, мы остались одни. Кристал была групповухой и очень этим гордилась, так что я подумал, что у меня есть неплохой шанс, но не имел ни малейшего представления, как это сделать. Я долго сидел, не зная, что делать. Наконец, набравшись смелости, я взял ее руку и засунул в свою ширинку. Кристал, не сопротивляясь, сказала с полным безразличием: "Думаю, мы можем побаловаться". Мы вошли в эту убогую комнату с матрасом без простыней на полу. Она разделась. Я лег на нее сверху и кончил через одиннадцать секунд.

Ходили слухи, что за неделю до этого Кристал переспала с Джими Хендриксом. Она заразила меня гонореей. Было приятно иметь эту связь с Джими через бактерию Neisseria gonorrhoeae.

Но в то время моей девушкой была Джинни, жившая в соседнем городке Лестер. Это была девушка-бездельница с красивым лицом. Однажды летом мои родители сняли коттедж на пруду Томпсона, и так я познакомился с ней. Хотя я не помню, как познакомился с ней и как она стала моей девушкой.

После окончания лета, чтобы повидаться с ней, я брал семейную машину и ехал минут тридцать. Так я научился играть на губной гармошке: одной рукой вел машину, а другой возился с губной гармошкой.

Я забирал ее у родителей, и мы разъезжали по окрестностям. Джинни дрочила мне, пока я вел машину, но только если я пользовался определенным одеколоном. Я больше не пользуюсь одеколоном. Я считаю, что одеколон - это хороший способ оценить чей-то интеллект: количество одеколона обратно пропорционально IQ. Но это была старшая школа, и мне нужно было работать руками, так что перед тем, как пойти к ней, я брызгался так, что можно было убить небольшое животное.

Джинни называла мой член "Эверетт". Она говорила, что ей не нравится Эверетт, потому что он всегда плюет в нее.

 

-

К этому времени мой отец был на кислороде. Парень, который привозил баллоны, приходил и уходил два раза в неделю. Дружелюбный малый.

Баллоны были установлены рядом с черным креслом в комнате с телевизором. Тонкая сине-зеленая трубка шла к маленькой штучке под носом. Когда они сказали, что он будет на кислороде, я ожидал, что его засунут в палатку или наденут большую маску. Я был благодарен, что все прошло более достойно.

Он ненавидел телевизор. Считал его глупым. Вечерами, пока он не заболел, он сидел один в гостиной и читал, но остальные члены семьи по вечерам всегда находились в комнате с телевизором. Было бы странно, если бы он торчал там один в гостиной, поэтому мы перенесли танки в телевизионную комнату вместе с нами.

Однажды вечером мы с ним остались в комнате у телевизора. По телевизору показывали выступление Ареты Франклин в одном из колледжей.

Я впервые услышал Арету, и тут произошло нечто шокирующее - по моему телу пробежали мурашки. Такого со мной еще не случалось: я слышал музыку или был свидетелем чего-то настолько смелого или красивого, что от этого по коже бежали мурашки.

Что это? Это ощущение?

Мне было неловко, что я так двигаюсь. Это было так неподвластно мне.

Я не хотела, чтобы отец заметил.

Последнюю песню она завершила взрывным крещендо, и аудитория, состоящая из белых студентов колледжа, вскочила на ноги в синхронном реве. Реакция была органичной и совершенно правильной.

Мой папа выглядел таким грустным и разочарованным, когда сказал: "Я вижу, что они искренне тронуты. Но я этого совсем не чувствую".

Разве это не чудесно? Он не говорит: "Дети, ваша музыка воняет", потому что он этого не чувствует. Он видит, что что-то происходит, но у него нет рецепторов для этого, как будто эволюция была жестока и оставила его позади.

Он был безобразно красив, как Авраам Линкольн.

Однажды вечером я должен был присмотреть за отцом, но вместо этого отправился в клуб в центре города. Когда мне было пятнадцать, я в основном тусовался с черными ребятами, которые жили на другой стороне Главной улицы. Играл в баскетбол, ходил на танцы. Черные ребята были крутыми.