The Heroin Diaries. A Year in the Life of a Shattered Rockstar.

НИККИ: Боб Tиммонс и Док MакГи упекли меня и Николь в реабилитационную клинику летом 86–го. Я ненавидел это, и это было кошмаром. Психотерапевты продолжали говорить о Боге, и в те дни я согласился со своим дедушкой – Кому нужен Бог, когда у тебя есть пикап Шеви (Chevy pickup) и дробовик с 12 калибром?

Я продержался три дня. Одна медсестра продолжала говорить со мной о Боге, пока я не вскочил и завопил, «К черту Бога, и тебя тоже!» Медсестра велела мне сесть и успокоиться, так что я плюнул ей в лицо, выпрыгнул из окна и отправился домой пешком – благо клиника находилась в нескольких кварталах от моего дома. Боб следовал за мной в своем автомобиле, пока не пообещал мне не отвозить меня обратно в реабилитацию. Он подвез меня домой, и я показал Бобу свою ритуальную комнату – мой туалет при спальне. Все было покрыто грязными следами от испорченных ложек, и Боб и я провели несколько часов, чистя комнату. Мы собрали все пакетики с дозами кокса, таблетки, выпивку и шприцы, и избавились от них. Единственной вещью, с которой я не смог расстаться, было мое оружие. Я обещал Бобу, что могу сделать это самостоятельно; мне не нужна реабилитация. Через пару секунд после отъезда Боба, я звонил по телефону. Джейсон привез кокаин и героин час спустя.

Когда Боб вернулся, я не стал его впускать. Я лежал на полу в зале, говоря с ним через щель под входной дверью, с моим 357 (револьвером), заряженным и с взведенным курком. Он умолял меня вернуться в реабилитацию, а я говорил, что скорее умру, чем вернусь туда. Я сказал, что выстрелю в себя, если он попробует войти.

В результате я вернулся к кокаину, Боб никогда не больше не вернулся. Это были только я и мои демоны, все по–прежнему.

Николь оставалась в реабилитации в течение нескольких недель и вылечилась. Она и я были неразлучными нарко–друзьями, не бросающими друг друга, но после ее излечения нам нечего было сказать друг другу. Теперь мы были будто незнакомы. Мы встречались только из–за любви к наркотикам, и как только она прошла, ничего другого у нас не осталось. Так, что этому настал конец. До поры до времени …

БОБ ТИММОНС: Когда Никки убежал из клиники в 86–ом, мне позвонили из реабилитационного центра. Я по случайности был поблизости, и видел, как Никки идет по улице. Я подрулил на своей машине и спросил его, что случилось: он только сказал, «Пошел ты!» Так что я на предельно медленной скорости ехал рядом с ним, пока он шел и бросал на меня свирепые взгляды. В общем, когда я пообещал, что не буду возвращать его в клинику, он сел в машину, и я отвез его домой. Когда мы приехали, мы первым делом очистили его туалет от всех наркотических принадлежностей. Это было похоже на изгнание нечистой силы – избавление от всех плохих воспоминаний, которые населяли его жилище.

Знал ли я, что Никки сразу после моего ухода звонил дилеру? Нет. Это удивляет меня? Нет.

ТИМ ЛЬЮЦЦИ (TIM LUZZI): Я помню, как однажды вычищал дом Никки от выпивки, ложек для наркотиков и всех игл, которые лежали в каждом туалете и на каждой полке кабинета. Я думал, что нашел все его наркотики и принадлежности, но как оказалось позже, у него был тайник в медных шарах столбиков кровати. Он пришел домой, отвинтил один из них и ширнулся. Так что я надрывал свою задницу, вычищая его дом, но не догадался проверить шары.

10 февраля, 1987.

Вэн Найс, 4 утра.

День сегодня был потрачен впустую в смысле, что я ничего путного не сделал, провалявшись на диване и болтая по телефону весь день. Но зато я сегодня чувствовал себя хорошо. Не было жуткого ощущения, будто с тебя сдирают кожу, выворачивая все внутренности, но при этом я чувствовал себя выдохшимся… без желания жизни.

По–моему я знаю причину той зияющей дыры в моей душе. Причина, если быть честным, это не из–за сейчас, она из–за тогда … без отца, без матери, без воспоминаний детства кроме этих разъездов по стране. Нона и Том любили меня, и я любил их, но кое–что — совершенно очевидно… у моей матери и отца были другие более важные занятия, чем воспитывать меня, другие вещи, которые интересовали их больше …

Возможно, именно поэтому я выбрал этот путь, где меня поджидало безумие. Но я не знаю, как от него избавиться …

НИККИ: Мой отец ушел от нас, когда я был слишком мал. Его звали Франк Феранна, и так же звали меня до тех пор, пока я не изменил свое имя в подростковом возрасте, потому что я хотел полностью вычеркнуть этого ублюдка из моей жизни. Мою мать зовут Динa, и я полагаю, что она любила меня, когда я вписывался в ее планы, но когда я был ребенком, ее обычно не было рядом. Когда был маленьким, я каждый раз чувствовал себя лишним, когда она встречала очередного мужчину и отправляла меня к своим родителями, Тому и Ноне, в Айдахо. Это были первые ощущениями заброшенности, которые могли привести только к плохим вещам. Все это способствовало моему чувству собственной непривлекательности и гноящимся ранам злобы, протеста и агрессии. Это стало причиной огромной тоски, которую я принес в Motley Crue и мою жизнь.