По пути в университет он несколько раз вспомнил запавшие в душу слова из работы одного из студентов журфака:
«Г-жа N, известный хореограф, опластичила “Pink Floyd”» – пишут в газете.
Мусорное слово – «опластичила». Значимое – «известный». Самое малозначительное – оно же. Всего лишь «известный». Хореограф ли он, писатель или режиссер, знает только сам художник. И тайну никому не откроет. Никогда. Потому что она ужасна. Но слаб человек и будет бесконечно слушать приятную ложь близких. Как и автор – композиция ему понравилась.
Не может быть ни хореографа, ни писателя, ни художника. Ни тем более «даровитости», «таланта» или «гениальности». Существует только человек. Вот он-то или есть, или нет… перед миром людей. Как и прежде, среди миллионов лишь пара чудаков живыми смотрят на нас. Но мы не замечаем взглядов. Не получается женщинам быть Наташами, чтобы узнавать в нас Безуховых. Да и мы не стараемся быть ими. Зато бьемся бедные за «ми-бе-моль-минор» – безысходную тональность внешней красоты. И всегда удается. Заслоняет лоск несчастным правду. Не слышны песни, а Соломон – уже просто имя. Полнится, полнится «хореографами» мир. Мир обмана, лести, лавров».
«Да, чудаки… чудаки… кто вы?., и где? Отзовитесь громче», – подумал он, подходя к дверям здания.
Через десять минут Андрей уже спокойным голосом доносил для студентов неочевидные вещи, пытаясь натолкнуть на размышления:
– Возьмите просто день. Каждый прожитый день – нечто придуманное, искусственное, некий спектакль, абсурд. Это явление, несколько в ином смысле, хорошо описал Довлатов. Разве можно назвать наши поступки осмысленными? Вдумайтесь, для чего человеку алкоголь, футбол, кандидатская степень?
– Для того же, что и героин, Рубенс или директорское кресло, – уверенно парировал кто-то сверху.
– Отличный ответ. Это наши предпочтения. Созданный нами некий суррогат удовольствия. Ими заполняется свободное время… которого не должно быть, – и, улыбнувшись, добавил: – Если время будет наполнять естественная радость.
– А когда она будет наполнять?
– Надо найти такое состояние или отыскать обстоятельства, в которых оно существует как «непременность».
– Утопия. Так не бывает! – раздались выкрики.
– А куда денутся неприятности, огорчения? – спросила девушка в синей блузе.
Кто-то тут же нашелся:
– Вован, ты не грусти по проваленному зачету, создавай обстоятельства! И ныряй в удовольствия!
– Только не захлебнись!
Студенты рассмеялись.
Андрей поднял руку.
– Опять верно – создавай. Но вы не подозреваете, что такое состояние в природе есть, уже создано. Более того – оно ее часть, без которой самой природы не существует. И есть… живут среди нас люди в таком завидном обществе. А вот всё остальное – неприятности, огорчения, – он кивнул девушке, – искажения природы, среды нашего обитания – которые создаем сами. Как и суррогаты удовольствий – алкоголь, футбол и ученые степени. Ну и власть! Они – ответ на первое вмешательство. Своего рода месть лесов, полей и гор. И трудимся тысячелетия.
– Действительно, Андрей Андреевич, для чего вам кандидатская? – раздалось сверху. – Надо бросить, наконец…
Кто-то прыснул смехом. Все заулыбались.
– Верно… отклонился. Для чего, для чего, – миролюбивый тон отвечал требованию минуты, – для престижа – этакий особый суррогат успеха, который, в свою очередь, есть суррогат цели. Этот лежит в основе любого отклонения. Любого! «Перекос» в разумности наступает при подмене цели, а на одной из производных, начинает называться нормальным мышлением. Ну, а мне-то, конечно, для более высокой должности, – видя «недоходчивость» своих аргументов, подытожил он.
– А прежней недостаточно?.. – «недоходчивость» тут же проявилась.
– Выходит… нет. Почему? Денег не хватает. Ясно. Значит для денег. А зачем, спросите? Есть статусы повыше. Слава, известность. И снова в бой! Разве не абсурд?
– Не абсурд, – прервал тот же голос, – все так живут… или стремятся. К деньгам и успеху – это нормально.
– Прекрасно! Но пробуем размышлять, исходя из противного. Итак, считаем поступок абсурдным. Но он не очевидно абсурден. В каждом дне такие сплошным потоком. А есть очевидные. Вот один мой знакомый поэт, варит пельмени в сковороде… с высокими краями. Не задумываясь, что это за посуда. Удивляется, когда его спрашивают. Значит, у некоторых степень абсурдности начинает переходить грань неочевидности. Вообще, убежден, если варишь в сковороде, делаешь шаг вперед. Приближаешься к пониманию жизни. Той, которая существует вне абсурда. Которая в достаточности малого. Ну, понимаете – можно и жарить, и варить. Чуть-чуть приближаешься, совсем чуть-чуть. Но путь верен. Настоящий поэт!
Лектор вдруг замолк, скользя рассеянным взглядом по аудитории. Прошло минуты три. Студенты начали переглядываться.
– Ну что? Абсурдно мое поведение? – неожиданно улыбнувшись, озадачил он слушателей.
Зал одобрительно загудел:
– Нет! Мы думали, вы с мыслями собираетесь!