«The Coliseum» (Колизей). Часть 1

У Самсонова было много женщин, многие встретились на его пути. Точнее, «на путях порока и излишеств», как говорил сам, касаясь темы. Но в часы одиночества, думая о них, выбирал, оценивал и делил. Среди случайных встреч память сохранила и тех, кто оставил не просто воспоминания, а еще порывы, искренность, нежность… но и рубцы, боль. В эти короткие мгновения они прошли перед ним, становясь окончательно прошлыми эпизодами веселой, но безрадостной жизни.

Наш герой вспомнил, как одна из «тронувших» его чувства и желания, лишь тревожила первые, зато будила вторые. Три года тех отношений не казались ему тогда чем-то незавершенным, незаконченным и тем более ущербным. И он испытывал благодарность к ней.

Вспомнил и ту, которая, тараторя без умолку, заставляла ощущать себя более мужчиной, и благодарность к ней совсем иного рода – могло случиться – обернулась бы браком. Но не случилось.

В те часы одиночества, вспоминая прошлое, пусть короткое, но приятное, Самсонов часто задавался вопросом: не упустил ли он своего счастья? Не проехал ли остановки? Не потратил ли жизнь, сделав ее «отчаянно-беспутной» уже не на словах?

Но сколько не примерял и не примерялся, выходило, что лучше женщины, чем Людмила, ему не встретилось, и лучшего времени, чем нынешнее, никогда не было. Потому и случившееся не стало тем досадным обстоятельством или опрометчивым шагом как у других. Любые частности, поступки и перемены в его жизни последний год заканчивались одним: он ждал звонка. Ждал встречи, голоса, заботы. И если боль или досада приходили, то не с той стороны, не от женщины, которая сидела сейчас… робкая и беспомощная перед ним.

Удивляло мужчину и то, что внутренне он оказался готов к такому шагу. Более того – рад. «Измотанность» или «истасканность» были тому причиной, или же просто наступивший возраст, а может сама Людмила, подумать Самсонов не успел. Мысли пронеслись, задев те веточки сознания, которые и должны были задеть, встряхнуть. Слово «потревожить» уже не подходило. Что-то упало с них, рассыпалось и ожило. Всё укладывалось в размер ожиданий, по срокам и месту. Будто кто-то тихо и твердо сказал ему: пора.

Он всегда боролся с собой – «измотанность» была не просто словом. Но его отношения с женщинами были только частью «борьбы». Он помнил, когда это началось, когда захотел менять в себе что-то. Повезло. Встреча с Бочкаревым, работа на кафедре, знакомство с Андреем и… конечно ОНА. Хамство, которое Самсонов переносил с легкой усмешкой, стало нетерпимым. Лицемерие, скабрезность, которые и раньше не принимал, но терпел, ушли со многими «попутчиками» в прошлое. Он перестал ругаться, меньше дружить с «Бахусом», как-то упорядочил свою жизнь. И хотя случались досадные промахи, они вызывали в нем именно досаду, а не желание поделиться, пошутить и забыть. Окружение сменилось и начало лечить. Поступками, отношением, взглядами, роль и значение которых часто понимал потом.

Оттого и очевидная неуместность шутки с Безуховым, сейчас, и тоже к удивлению, напомнила, как ни странно, рассуждения самой Людмилы о попытках снять фильмы по известному роману, которым не было числа. Об убежденности, что следуя, и дословно, страницам, и выдавая тысячи серий, режиссер никогда не оживит созданного ее, Людмилы, воображением. Да и воображением каждого читателя. Потому что воображения те, как и фантазии актеров, автора, других людей, рождающих шедевр, будут всегда расходиться, а значит, неизбежно мешать друг другу, и вопрос будет лишь насколько. Как и сейчас, в этой квартире, но лишь у двоих, тоже могло что-то родиться, и это «что-то» также зависело от того, насколько расходятся их представления о нём. Но чтобы представления сошлись, и нужно-то было сказать именно те слова, которые соединили бы мысли, чувства и желания обоих. Не толкаясь, не втискиваясь между другими, а совпадая, «вкладываясь», дополняя. Ведь слова и трагедия в подобных случаях часто идут рука об руку. Они и определяют – быть ли месту и времени отдельно у каждого, или слиться в единое целое.

К тому же, в ожидании события, бегущего следом за первым, находились уже не только они, но и плод таких расхождений, случайностей и совпадений. Ждал, замерев – была ли среди трех обстоятельств любовь.

«Надо бы сообщить матери…» – вдруг подумал он, но тут же прогнал эту мысль, понимая, что следует решать сейчас, какой делать выбор, перед которым все остальные дела терялись, отходили на второй план. Среди путаницы мыслей и воспоминаний, показался странным вопрос, который совершенно естественно приходил уже несколько раз: почему молчу? Вспоминаю? Медлю?