Тевтонский крест

Юзбаши так юзбаши. Нет, ханская милость — конечно, приятно. Но Казимир-то ушел. Посланный вдогонку отряд степняков вряд ли достанет куявского князя в польских лесах. И Аделаида по-прежнему находится в руках похитителей. Тут не то что сотником — да хоть тысячником, хоть темником ханским стань — все едино. А ведь был же такой шанс сорвать свадьбу куявского князя и малопольской княжны. Такой шанс! Завалить женишка — и дело с концом. Не завалил…

— Ты недоволен, Вацалав? — нахмурился Кхайду-хан. — Ты не желаешь вести в бой людей, которые поверили в тебя?

— У них есть более достойные вожди, хан. — Бурцев кивнул на Дмитрия.

— Не дури, Василь, — прогудел десятник. — Не гневи понапрасну ни меня, ни хана. Новогородцы тебя признали своим новым воеводой, так что и ты уж не откажи.

Бурцев обреченно вздохнул. В западных дружинах и рыцарских отрядах во главу угла ставилось знатное происхождение. Неблагородный человек, будь он хоть семи пядей во лбу, не мог отдавать приказы. Только подчиняться. Здесь же все иначе. Выбиться в люди хваткому, смелому и сообразительному воину татаро-монгольской армии гораздо проще, даже если предки не проторили ему широкой дороги к славе и богатству. Вот и у Бурцева карьерный рост — налицо. Совсем недавно он был бесправным пленником, а теперь — нате вам, пожалуйста: сотник-юзбаши и воевода в одном лице. Этак и самого хана подсидеть недолго.

— Хрен с вами, — пробормотал Бурцев.

Новгородцы заулыбались. Кхайду понял, что предложение принято. И тоже довольно осклабился. Хан вовсе не горел желанием устраивать показательную казнь за непослушание для своевольного, но перспективного воина.

Кхайду повернул коня к своему шатру. Нукеры-гвардейцы последовали за своим предводителем. Среди пороховых россыпей остался только Сыма Цзян. Желтолицый старик сокрушенно качал головой.

Принимая командование, Бурцев наивно предполагал, что под началом сотника-юзбаши состоит именно сотня бойцов, ну, может быть, плюс-минус лапоть, то есть рота или около того. Однако четкое деление на десятки-арбаны, сотни-ягуны и тысячи-минганы усматривалось лишь в татаро-монгольских туменах. Так, поредевший после схватки с куявцами отряд Бурангула Кхайду-хан дополнил воинами из другой потрепанной в боях сотни. В результате получилась полноценная рота «коннострелков».

Союзников же татаро-монголы редко мешали ео своими воинами, и в этом, пожалуй, был определенный смысл: управлять в сражении разноязыкой ратью, привыкшей и воевать по-разному, все-таки проблематично. А посему союзники дробились на десятки и сотни самостоятельно и иногда образовывали особые воинские единицы.

Свою дружину русичи именовали не сотней-ягуном, а полком. По давней новгородской традиции, состоял он приблизительно из двухсот воинов конной рати с запасными лошадьми. Как растолковал Дмитрий, в Новгороде вообще имелось лишь два рода войск: рать конная и рать пешая, или ладейная, то есть передвигавшаяся на ладьях. Как таковые, отсутствовали даже лучники, которым положено завязывать сражение. Луками и арбалетами в той или иной мере владели все воины, но перестрелкам с врагом они всегда предпочитали рукопашную.

Хотя новгородский «полк» и понес ощутимые потери, все равно таким количеством людей Бурцеву командовать еще не приходилось.

— Привыкнешь! — подбодрил его Дмитрий. — Главное, что новгородцы тебя зауважали. Ну, осваивайся пока, а я пойду. Ребята мои нашли тут раненых куявцев — двух кнехтов и факельщика. Надо бы отвести их к Кхайду. Может, расскажут чего…

— Иди, — согласился Бурцев. — Мне тоже тут нужно…

Как на древнерусском сказать «перетереть базары», он не знал.

— Надо мне, в общем…

Бурцев направился к пороховому запасу татаро-монгольского войска, где среди трупов и затоптанных турсуков уже суетился Сыма Цзян, сгребая рассыпанный порох в невесть откуда взявшиеся мешки и мешочки.

— Эй, Поднебесная! — негромко окликнул Василий по-татарски. — Как там тебя, Сема Цзянов…

Пожилой китаец поднял голову. Вблизи он казался еще старше. Такому место не в походе, а в мягкой постели с «уткой» под кроватью

— Что угодно, великая юзбаши Васлав? — Улыбка китайца напоминала сейчас одну из многочисленных морщин на смятом желтом лице.

— Дед, это ты подбивал хана утыкать нас стрелами вместе с поляками?

Ротовая морщина азиата стала шире. В ней появились зубы. Весьма даже неплохие для такого возраста — крепкие, острые. Китаец поднялся, едва достав седой макушкой до груди Василия.

— Порошок грома и молнии способна сотворять чудеса, юзбаши Васлав. — Китаец, по своему обыкновению, смешно коверкал татарскую речь. — Моя порошок крушить каменя и броня. Моя порошок вселять ужас в сердце врага. Моя порошок нужен, чтобы всегда был победа. Злая поляка поджигать моя порошок. Без порошок нет победа…

— Вообще-то для победы нужны еще и воины. Причем живые, а не перебитые стрелами. С одним порошком много не навоюешь, старик.

— Воины у хан Кахайду много, громовой порошок мало, храбрая русича, — упрямо твердил китаец.