Тевтонский крест

Возле очага под небольшим углом поднимался опорный столб шатра. За ним, напротив входа, располагался грубый глиняный алтарь с изображением неведомых идолов, кое-как высеченных и размалеванных. Зато слева висела настоящая, вышитая на шелку, картина — портрет симпатичной азиатки. Недурной, надо сказать, портрет.

Справа свалена в кучу богатая сбруя и оружие. Там же восседал и хозяин шатра. Звякнув броней, неподвижный человек шевельнулся. Его скуластое обветренное лицо с редкой растительностью и раскосыми глазами покрывала обильная сеть морщинок. Однако властный взгляд все еще отпугивал старость. Хозяин шатра был крепким и жилистым, а скупые, но точные движения выдавали в нем опытного бойца, всегда готового к смертельной схватке.

Богато вышитые подушки, на которых он восседал, плохо вязались с ладной фигурой воина. Такой мягкий трон больше подходит какому-нибудь изнеженному разжиревшему султану, а не рубаке с солидным стажем. Роскошные подушки предназначалась скорее для демонстрации высокого социального статуса татаро-монгольского военачальника, нежели для потакания его личным прихотям.

Молчание. Изучающий взгляд острых глаз-щелочек. Неторопливый кивок…

— Непобедимый хан Кхайду, внук Тимучина, провозглашенного на Великом курултае Чингисханом — Повелителем Сильных, дозволяет тебе говорить, юзбаши[25] Бурангул, — торжественно обратился к предводителю разведывательного дозора один из стражей.

Непобедимый хан… внук Тимучина, провозглашенного… Ну, конечно, как же без этого! Бурцев невольно вспомнил «Господина Конрада Ландграфа Гессенского и Тюрингского, магистра ордена Святой Марии…» Да, в тщательнейшем перечислении своих звучных регалий знать Запада и Востока ничем не отличается друг от друга. Или дело не в знати, а в неизменном с сотворения мира желании придворных лизоблюдов услужить власть имущим?

— На пути к Легницким землям стоит крепость с прочными стенами, непобедимый хан. За стенами укрылись польские воины и немецкие всадники, носящие на одеждах черные кресты, — Бурангул докладывал, не поднимая лица от ковра.

— Я смогу взять ее быстро? — сухой голос Кхайду-хана прозвучал в тишине шатра, словно треск обвалившегося дерева. — Ты с лучшими воинами своей сотни ездил в разведку и должен знать это.

Бурангул вздрогнул всем телом, напрягся. Похоже, от верного ответа зависело многое. Может быть, сама жизнь сотника.

— Я… Я не имею права давать советы непобедимому хану. Я могу только сказать то, что видели мои глаза и…

— Говори, — поторопил хан. — Ты достаточно умен, чтобы иметь собственное мнение. Сейчас я хочу услышать его. Только говори правду. Говори то, что думаешь, юзбаши.

Бурангул тяжело вздохнул:

— Для осады потребуется слишком много времени. Этот польский город укреплен почти так же хорошо, как Вроцлав. Захватить крепость штурмом без осадных орудий и огненного запаса трудно. А того и другого мы лишились под стенами Вроцлава.

Пришла очередь вздрагивать Василию. Если хан догадается, по чьей вине татары остались без пороков и горшков с «напалмом»… Лучше б тогда погибнуть тебе, Васек, от меча Казимира.

— А взять изгоном?

— Невозможно, непобедимый хан, — Бурангул еще сильнее вжался в ковер. — Перед крепостью — открытое поле. Даже ночью нельзя подобраться незамеченным. К тому же поляки почти все время держат ворота запертыми.

Хан сокрушенно покачал головой:

— Меня расстроил твой ответ, Бурангул, сильно расстроил. Мы спешим в легницкие земли и не можем тратить время на долгие осады силезских городов.

Бурангул перестал дышать.

— Но мне по нраву твоя смелость, — продолжал хан. — За смелость я вознаграждаю щедро. Ты не веришь в могущество моих туменов и не боишься говорить об этом. Что ж, правильно. Одной верой победы на этих землях не добьешься. Мы сможем обойти крепость, оставив ее в тылу?

— Это возможно, — сотник воспрял духом. — Правда, придется вступить в лес, но…

— Ясно, — оборвал хан. — Теперь расскажи о своем пленнике.

Бурангул расслабился. Но доклад его был краток:

— У поляков и немецких воинов с черными крестами на одеждах было двое пленных. Молодая женщина и этот человек. Женщину увезли в крепость, а его хотели казнить в поле. Мы отбили пленника. Когда я понял, что он говорит по-нашему, то взял его с собой. Ведь здесь, в Польше, это большая редкость. Кроме того, может быть, он укажет непобедимому хану слабое место в обороне крепости.

Только теперь внук Темчина-Чингисхана удостоил Бурцева взглядом.

— Откуда ты знаешь язык воинов степи?

— Я много путешествовал, — уклончиво ответил он. Ответил по-татарски, привыкая к пробудившимся навыкам полиглота.

— За что тебя приговорили к казни носители черных крестов и их польские союзники?

— Дрался против них, вот и приговорили.

— А против нас ты тоже дрался?.. — Глаза кочевника изучали пленника. — Я знаю о лесном отряде, который без разбора нападает на куявцев, мазовцев, немцев и моих воинов. Ты принадлежишь к этому отряду?

Бурцев молчал. Врать в эти проницательные глаза опасно. Сказать правду — еще опаснее.