Тевтонский крест

Процедура повторилась трижды. И теперь жалкий мокрый, дрожащий Богдан гораздо лучше владел языком. Глаза молодого стрелка прояснились, содержимо черепной коробки, вероятно, тоже.

— Говори! — прошипел Освальд. Богдан заговорил. Четко, кратко и, главное, честно. Выполняя распоряжение Освальда, лучники дядьки Адама доставили княжне в шатер все, что могло eй пригодиться: одежду, дорогие ткани, мягкие подушки теплые шкуры, жареное мясо и прочую снедь. Даже снабдили небольшим бочонком медовухи и целым арсеналом серебряных кулявок — на выбор.

Княжна подаркам не обрадовалась, а впала в истерику. Сначала из шатра полетели звонкие кубки, потом — шкуры и скрученное в узлы тряпье. Напоследок выкатился, чуть не отдавив ногу дядьке Адаму, бочонок. Мясо, правда, прочую еду и кое-что из принесенных одежд Аделаида себе оставила, но ругалась долго и усердно.

Тогда дядька Адам распорядился отнести выброшенное добро обратно. Но не все. Медовуху, раз уж княжна побрезговала, лесные стрелки решили выпить сами. Дно у бочонка высадили тут же, но, как назло, именно в этот момент прозвучал клич о начале Божьего суда. Помаявшись немного, лучники все-таки предпочли ристалищное зрелище хмельному меду. А охранять княжну оставили бедолагу Богдана. При этом ему строго-настрого запретили прикасаться к непочатому бочонку. Но горе одинокого стрелка, лишенного возможности наблюдать за палочным поединком, оказалось сильнее всяческих запретов.

Когда у входа в шатер примостился Яцек, Богдан допивал вторую кулявку и был только рад словоохотливому собеседнику. Слушать отдаленные возгласы с ристалища в одиночестве было просто невыносимо. Богдан разглагольствовал и пил, пил и разглагольствовал. С каждым кулявочным заходом он черпал из бочонка все щедрее. Яцек же от угощения вежливо отказывался, сетуя на боли в брюхе, чем изрядно повеселил стражника.

В конце концов Богдан захмелел окончательно. А Яцек под эту дудку осторожно объяснил, что вообще-то его к шатру прислал сам Освальд.

— Я? Прислал? — взревел рыцарь. Богдан дрожал теперь совсем не от холода.

— Рыжий кмет сказал, будто пан рыцарь после Божьего суда желает встретиться с княжной. Наедине — за лагерем, чтобы… чтобы… ну… с ней… того…

— Продолжай, продолжай! — Освальд с трудом сдерживал себя.

У Богдана хватило ума потребовать доказательств. «А то, что я, как последний дурень, сижу здесь, пока все глазеют на драку, — разве не доказательство?» — спросил Яцек. Довод показался убедительным. В бочонке еще оставалось немного медовухи, и лучник махнул рукой: забирай княжну и проваливай.

— Дальше? — Усатое лицо Освальда покрывалось красными пятнами.

— Яцек снял шапку и переговорил с княжной. Очень почтительно — через порог, даже не осмелившись войти внутрь. Говорил что-то про Вроцлав, где остановился какой-то Сулислав, брат какого-то Владислава Клеменса. Кмет утверждал, будто знает дорогу и может провести… Я уж ничего не соображал. Думал, Яцек так панночку выманивает к пану ры…

— Дальше?!

— Они ушли, — еще глубже вжал уши в плечи Богдан. — Уехали то есть. Взяли двух оседланных лошадей у коновязи… Княжна — свою гнедую лошадку, Яцек какого-то…

— Скотина!

Кулак Освальда сбил незадачливого Богдана с ног, падая, тот опрокинул лохань. Оттуда водопадом ливануло в костер. Тлеющие под останками кабаньей туши угли возмущенно зашипели. Дым, пар, взметнув шийся вверх пепел мгновенно окутали грозную фигуру добжиньца.

— Рыжий мерзавец! — послышалось из недр белого облака. — Ты все понял, Вацлав?! Понял, да?! Этот Яцек услышал о награде за княжну и теперь везет ее прямиком к Казилиру. Если по пути в Вроцлав они не наткнутся на татар, быть Агделайде супругой куявского князя, а тевтонским замкам стоять в Малопольше.

— У тебя же, Освальд, постов вокруг лагеря везде понапихано, — заметил Бурцев.

— У дозоров приказ, никого не подпускать к лагерю. О том, чтобы не выпускать, приказа не было. Тревогу-то до сих пор никто не поднял. Эх, поздно спохватились.

Негодуя, добжинец сжал кулаки:

— Седлать всех коней, что есть. Збыслав — со мной! Янек, кличь краковских дружинников! Дядька Адам, поднимай лучников! Бери тех, кто привычен к скачке и верховому бою!

— Я тоже поеду, Освальд, — напомнил о себе Бурцев. — Раз уж в оруженосцы к тебе попал.

— Хорошо. Для тебя лошадь найдется. Оружие бери вон из той кучи. Только поторопись — ждать не будем.

Особенно мудрствовать Бурцев не стал, да и времени не было. Легкий круглый щит. Шлем, похожий на остродонную кастрюлю, прочно севший на войлочную шапочку-подшлемник. Кожаный панцирь с металлическими нашлепками (надевая его, Бурцев с тоской вспомнил о безвозвратно утерянном титановом бронике). Обоюдоострый меч в поношенных ножнах на длинной перевязи… Подумав, он перекинул через плечо колчан с короткими стрелами и арбалет. Какое-никакое, а все же оружие дальнего боя, — должно пригодиться.