Тетушка Хулия и писака

Верная слову, тетушка Хулия писала ежедневно, и бабушка, вручая мне ее письма, лукаво поглядывала и бормотала: «От кого же будет письмецо? От кого?» Я тоже часто писал, завершая этим свой день, писал по ночам, падая от усталости, но в каждом письме давал полный отчет о всех хлопотах прошедшего дня. После отъезда тетушки Хулии я постоянно встречался со своими многочисленными родственниками то в доме дяди Лучо и тети Ольги, то на улице и выяснял их отношение к происшедшему. Реакция оказалась самой разнообразной, а иногда и вовсе неожиданной. Наименее радостной она была у дяди Педро: не ответив на мое приветствие, он показал мне спину, предварительно смерив ледяным взглядом. Тетя Хесус уронила несколько слезинок и обняла меня, повторяя трагическим шепотом: «Бедное создание!» Другие дяди и тети старались показать, будто ничего не произошло, были ко мне внимательны, но о тетушке Хулии не упоминали и делали вид, словно ничего не знают о моей женитьбе.

Отца я не видел, но знал: после того как было удовлетворено его требование о выезде тетушки Хулии из страны, он несколько смягчился. Мои родители жили у родственников по отцу, которых я никогда не навещал, но мама каждый день приходила к старикам, и здесь мы с ней встречались. Ко мне она относилась двояко: была нежна по-матерински, но каждый раз, когда так или иначе затрагивалась запретная тема, бледнела, у нее выступали слезы и она твердила: «Я никогда с этим не примирюсь». Я предложил ей посмотреть мою квартиру, но она так обиделась, будто я оскорбил ее; то, что я продал книги и одежду, для нее было поистине греческой трагедией. Я пытался успокоить ее, приговаривая: «Мамочка, не устраивай здесь радиотеатра». Мать не упоминала об отце, а я о нем не спрашивал, но от других родственников я узнал, что ярость его сменилась глубоким разочарованием в отношении моего будущего, и он часто повторял: «Он должен слушаться меня, пока ему не исполнится двадцать один год, а там пусть пропадает».

Несмотря на свои многочисленные заботы, за эти недели я написал новый рассказ. Он назывался «Благочестивая и падре Николас». Действие происходило в Гросио-Прадо, само собой разумеется, и рассказ имел антиклерикальную направленность. Речь шла о ловком священнике, который, зная о популярности благочестивой Мельчориты, решил воспользоваться ею в собственных интересах и с холодным расчетом и настойчивостью проныры-предпринимателя задумал многоотраслевое дельце, в которое входило изготовление и продажа иконок, четок, молитвенников и всевозможных реликвий, связанных с благочестивой, а также взимание платы за посещение мест, где она проживала, организация денежных сборов и лотерей якобы на постройку часовни и на хлопоты, ввязанные с канонизацией Мельчориты в Риме. Я написал два разных эпилога к рассказу, как иногда бывает в газетных сообщениях. В одном из них жители Гросио-Прадо разоблачили махинации падре Николаса и линчевали его, в другом – священник становился архиепископом Лимы. (Я решил, что окончательно выберу эпилог после чтения рассказа тетушке Хулии.) Рассказ этот я написал в библиотеке Национального клуба, где моя служба носила сугубо символический характер.