Тетрада Фалло

Но с делом, ради которого мы приехали, все оказалось не очень просто. Было такое ощущение, что кто-то препятствует нам. Я думаю, это были не медики, — мы с ними активно общались, и они нравились мне. Мешал кто-то другой. Прошло уже две недели, а я еще не сделал ни одной операции. Я читал лекции, показывал мои фильмы об операциях, но ни разу еще не встал за стол. Больница, где мы работали, производила очень странное впечатление. Не было хороших инструментов, многих абсолютно необходимых хирургических препаратов. Даже нитки, как с мрачной усмешкой сказал мне Харитон Борин, главный хирург, — даже нитки они используют по нескольку раз: сначала для одной операции, потом вытягивают их и применяют для следующей. Мы готовились к чему-то подобному и привезли много всего, но такого ужаса я не ожидал. Больше всего меня поразил ад в приемном покое: окровавленные, умирающие больные лежали там часами — и почти пустые больничные палаты. Борин объяснил мне, что государство практически прекратило финансирование медицины. Всем дали свободу — главным образом, свободу от денег, — и теперь, чтобы выжить, они вынуждены брать с людей плату за пребывание в больнице. А денег никому не платят, поэтому палаты пусты. Я подумал: весь наш приезд не есть ли чья-то большая провокация?

Я спросил Джуди (мы пили с ней жидкий кофе в столовой для врачей): когда же, наконец, начнется работа, ради которой мы здесь? Джуди вздохнула.

Она сама, кстати, не совсем здорова и из-за неполадок здесь уже пропустила встречу в Америке со своим доктором. Но похоже, эти русские не берегут ни свое, ни чужое здоровье. Мы с ней пошли к Харитону Борину, большому хирургу, а также к большому начальнику и бюрократу. Он сказал, что «утрясаются последние формальности». Тут я вспылил и сказал, что я привык не утрясать, а работать хирургом и мое время стоит довольно дорого. На что Борин не придумал ничего лучшего, как пригласить меня в ресторан. Я сказал, что от русского гостеприимства у меня уже все болит, и вернулся к проблеме:

— У вас, наверное, есть менеджеры, которые должны были заранее все подготовить?

— У нас денег на врачей нет, не то что на менеджеров! — вздохнул он.

— А на ресторан — есть? — спросил я.

— Ну это другое дело, — усмехнулся он.

Марина

— Ну что ты так убиваешься? — проговорила Изергина. — Ксюху ведь в Ленинград увозят, а не куда-нибудь. Прооперируют — и...

Тут она умолкла. Вот в этом «и» вся загвоздка! Прооперируют, и даже удачно — и... что?

— И приедет она сюда, и снова будешь с ней миловаться! — бодро сказала Изергина.

Хотя ничего хорошего в этом не было. Вернут сюда, и дверь навсегда захлопнется. Многим даже здоровым ребятам без родителей некуда было отсюда уйти, и они постепенно уравнивались в умственном развитии с остальными. В счастливую жизнь отсюда еще никто не уходил.

Мы с Изергиной думали об одном и том же, но первая заговорила она.

— Выбрось это из головы! — сказала она решительно. — У тебя будет еще нормальная семья и нормальные дети. А так ты отрезаешь себе этот путь.

— Да что у меня будет? — с отчаянием произнесла я.

Тут к Изергиной вошла секретарша Люба и что-то ей прошептала, глядя на меня.

— Там... тебя спрашивают! — строго сказала Изергина.

Я вышла. Это был Влад.

Мы спускались с ним вниз с холма. Солнце то скрывалось в тучах, то выглядывало опять.

— Но я же не знал этого! — стонал Влад.

Я заплакала.

— Да, мы страшные грешники, — проговорил он. — И нам положено мучиться до конца дней. Но — Бог послал нам Ксюху, чтобы спастись!

Я глянула на него. Только что я думала почти о том же, но — без него.

— Ты имеешь в виду... — Я уставилась на него.

Он кивнул

— Но... чтобы удочерить ее, нам надо как минимум пожениться! — сказала я.

— Но когда-то мы мечтали об этом! — вскричал он. — Чуть больше года прошло! И все изменилось. И мы уже не те.

— Мы спасем ее, а она — нас! — произнес Влад страстно.

Мы только что с Изергиной закончили оформление бумаг на Ксюху. Кто бы мог ожидать, что будет столько преград — неофициальных и официальных. Даже в Министерстве здравоохранения начальник отдела был против того, чтобы разрешать американскому хирургу трогать сердце русской девочки. Родителей Ули Семеновой из Зеленограда он накачал так, что они гордо отказали американцам в операции. Пусть девочка помрет патриоткой! Боже, сколько гадости прилипло к этому, и так быстро! На Ксюху он согласился только после того, как узнал, что она круглая сирота, безвестный подкидыш, и, значит, в случае чего родители «не снимут с него скальп» (его слова). Удочеренную девочку он «не отдаст врагу» — так больше риска лично для него. Пусть Ксюха и останется сиротой — лишь это ее может спасти. А Влад — дополнительное беспокойство. Дай только ему волю — наломает дров! Вот такая «любовь»!

— Поезд ушел, — сказала я скучно.

Он повернулся — и побежал.

Пришел август,

И вот настал этот день. Накануне я весь вечер сидела с Ксюхой. Если расстаемся надолго (о худшем я не думала) — пусть запомнит меня!