Признаюсь здесь (для сугубо научных целей, если кто-нибудь когда-нибудь найдет мой дневник), что микстура описанного состава не только довольно сильно действует, но и довольно сильно одурманивает. Если бы этим темным ветреным вечером здесь находился кто-нибудь — кроме мистера Хикки и, возможно, мистера Мэнсона в королевском полубаркасе надо мной, — он увидел бы, что в последние минуты жизни я расслабленно качаю головой и улыбаюсь пьяной улыбкой.
Но я не рекомендую повторять сей эксперимент ни для каких целей, помимо медицинских, — причем только в самом крайнем случае.
А теперь я хочу сделать настоящее признание.
В первый и последний раз за все годы врачебной практики я лечил пациента не в полную меру своих возможностей.
Я говорю, разумеется, о бедном мистере Магнусе Мэнсоне.
Мой первоначальный диагноз касательно двух пулевых ранений являлся ложью. Да, действительно, пули были малого калибра, но, надо полагать, крохотный пистолет был заряжен значительным количеством пороха, ибо обе пули, как мне стало понятно в ходе первого же осмотра, пробили слабоумному великану кожу, слой мышечной ткани и стенку брюшной полости.
После первого же осмотра я знал, что пули находятся либо в желудке, либо в селезенке, либо в печени, либо в другом жизненно важном органе мистера Мэнсона и что его жизнь зависит от тщательного обследования и срочной операции по удалению пуль.
Я солгал.
Если ад существует — во что я больше не верю, ибо эта Земля с некоторыми обитающими на ней людьми сама по себе является адом, достаточно страшным для любой Вселенной, — я буду заслуженно низвергнут в самый нижний круг оного.
Но мне все равно,
Должен сказать, в груди у меня похододело, и пальцы… пальцы тоже холодеют.
Когда окло мсца назад Рзбушвалас пурга, я взблагдрил Бга.
Тгда кзалсь, что мы и впрвду сумем дбратся до лагеря. Казалсь, что мистер Хикки победил. Мы находлись — мне кажтся — менее чем в двдацти млях отт лагеря и преодлевали 3 или 4 миили в день при хршей погде, кгда рзразлась првая зтяжная снжная буря.
Если Богг сущствует… я… блгадрю тбя, миллый Боже.
Снег. Тьма. Ужасни ветр день и ноч.
Даже те, кто мгли хдить, болше не мгли тщщить сани и брсили упрж. Палатки пвалило ветрм, потом унессло проч. Темп-ратура упала до мнус 50.
Зима ударила как молотт Божего гнева, и мистру Хиики ничеего не оствалось, кроме как натянут брезентвые плотнищ-ща по бртам своего крлвского полбаркса и перстрелять пловину людей, чтобы накрмит дргую полвину.
Некоторые убжали в пргу и умерли.
Некотрые остались и были зстрелены.
Нктрые Замрзли досмрти.
Нктр ссъели другх и всеравно умрли.
Мистер Хикки и митсер Мэснсонн сидят там в свое лодке на ветру. Я незнаю наверное, но думаю, что мисстер Мэнсин ужже умер.
Я убил его.
Я убл людей, ктрых оставл в лагре Спасения.
Мне так жаль.
Мне так жаль.
Всю свою жзнь, мой брат знает, какбы мне хотелсь, чтобы мойбрат был здес сечас, Тмасс знает, всю свою жзн я лбил Платона и Диалоги Сократа.
Как в случае с вликим Сокатом, толко я совсем невликий, яд, вплоне мной заслужженыи, рспространяется помоему телу и члены мои немеют м мои пльцы — пальцы хрурга — деревенеют.
Как рад
Напел запеку, сечае ириколтую к моей грудди
СЪЕШТЕ БРЕННЫЕ ОСТАНКИ ДОКТРА ГАРРИ Д. С. ГУУДСЕРА КОЛИ ВАМ УГГОДНО
ЯДД вэтих КОСТЯХ И ПОЛТИ УББЪЕТ ИВАС ТОЖЕ
люди в ла Спасе Томнас,
если мой днвник найду и прочита
Мне очень жаль. Я
сделал все, что мог но так и не
Раны митсера Мснспа Я НE РАСКА
Да храни Бг ЛЮде
59
Хикки
В какой-то момент в последние дни или недели Корнелиус Хикки осознал, что он уже не король.
Теперь он стал богом.
На самом деле — он еще не убедился окончательно, но сильно подозревал и был почти уверен — Корнелиус Хикки стал Богом.
Все умерли, но он остался в живых. Он больше не чувствовал холода. Он больше не чувствовал голода или жажды — тем более былой потребности в утолении голода и жажды. Он хорошо видел в темноте ночей, становившихся все длиннее, и ни метель, ни воющий ветер не служили помехой для его зрения и слуха.
Простым смертным понадобилось соорудить брезентовый навес у борта лодки, когда палатки изорвало и унесло ветром, и они жались под ним друг к другу, словно овцы, повернувшись задницами к ветру, пока не умерли, но Хикки чувствовал себя прекрасно на своем высоком троне на корме полубаркаса.
Когда по прошествии трех с лишним недель вынужденной стоянки (метели, ветра и стремительно крепчающие морозы не позволяли продолжать путь) его упряжные животные начали скулить и просить пищи, Хикки спустился к ним, как бог, и они получили свои хлебы и рыбы.
Он застрелил Стрикленда, чтобы накормить Сили.
Он застрелил Данна, чтобы накормить Брауна.
Он застрелил Гибсона, чтобы накормить Джерри.
Он застрелил Беста, чтобы накормить Смита.
Он застрелил Морфина, чтобы накормить Оррена… или, возможно, все было наоборот. Хикки больше не считал нужным хранить в памяти такие мелочи.