Террор

Мужчины в первых отсеках лабиринта продолжали петь, но теперь они еще и смеялись. Оживление там возрастало. Музыкальная шкатулка заиграла громче. И люди запели еще громче. Продолжая выводить слова третьей строфы, Крозье ошеломленно вытаращил глаза при виде процессии, вступающей в белый зал.

Ты возвысишься над всеми,
Невзирая на потери.
Крепкий, как британский дуб,
Ты даешь нам всем приют.

Возглавлял процессию низенький человечек в гротескной адмиральской форме. Несуразно широкие эполеты выступали на восемь дюймов за плечи коротышки. Он был очень толстым. И он был без головы. Свою голову из папье-маше он нес под левой мышкой, а ветхую адмиральскую шляпу с плюмажем под правой.

Крозье перестал петь. Остальные продолжали:

Правь, Британия, морями.
Нам вовек не быть рабами!

За обезглавленным адмиралом, явно представлявшим покойного сэра Джона Франклина (кто-то жестоко поплатится за столь дикую выходку, подумал Крозье), семенило чудовище ростом десять или двенадцать футов.

У него было туловище, шерсть, клыки, треугольная голова и черные глаза арктического белого медведя, но шло оно на задних лапах и вдвое превосходило медведя ростом и длиной передних конечностей. Оно шло деревянной походкой, точно заводная игрушка, сильно раскачивая верхней половиной туловища, вперяя взгляд черных глаз в каждого, к кому приближалось. Болтающиеся ступни передних лап, вяло свисающих вдоль тела, были больше головы любого из ряженых.

— Это ваш великан, Мэнсон, внизу, — со смехом сказал второй помощник капитана «Эребуса», Чарльз Фредерик Дево, возвышая голос, чтобы перекрыть рев хора, поющего следующий куплет. — А на плечах у него сидит ваш маленький помощник конопатчика — Хикки, кажется? Парням потребовалась целая ночь, чтобы сшить из двух медвежьих шкур одну.

Тирану будет не под силу
Тебя срубить. Удар бессилен.
Так зеленей, гори свободой
Под ярко-синим небосводом.

Десятки мужчин прошли процессией следом за гигантским медведем через белый зал в фиолетовый. Крозье стоял неподвижно, словно в буквально смысле слова застыв на месте у праздничного белого стола. Наконец он повернул голову, чтобы посмотреть на Фицджеймса.

— Клянусь, я ничего не знал, Френсис — Губы капитана «Эребуса» были белыми и очень тонкими.

Белый зал начал пустеть, когда десятки ряженых потянулись следом за обезглавленным адмиралом и гигантским, медленно и неуклюже ступающим двуногим медведем в относительно темный фиолетовый зал, направляясь к черному. Пьяные голоса ревели вокруг Крозье:

Правь, Британия, морями.
Нам вовек не быть рабами!

Фицджеймс двинулся вслед за процессией в фиолетовый покой, и Крозье двинулся за Фицджеймсом. За все годы пребывания в должности капитан «Террора» еще ни разу не оказывался в столь сложной ситуации; он знал, что должен положить конец издевательскому пародийному представлению — никакая флотская дисциплина не могла допустить фарса, в котором смерть начальника экспедиции становилась предметом глумления, — но одновременно понимал, что все зашло уже слишком далеко и сейчас просто пресечь пение громким криком, приказать Мэнсону и Хикки вылезти из шкуры непотребного чудовища, приказать всем снять костюмы и вернуться на корабли значило бы совершить поступок почти такой же нелепый и бессмысленный, как языческий ритуал, за которым Крозье наблюдал с возрастающим гневом.

Ты отныне правишь миром,
Где торговля процветает.
Паруса твои тугие
Землю радугой скрепляют. 

Обезглавленный адмирал, неуклюже семенящее чудовище и сотня с лишним ряженых не задержались надолго в фиолетовом зале. Когда Крозье вступил в ограниченное фиолетовыми стенами пространство — пламя факелов и треногих жаровен бешено плясало с северной стороны парусинового лабиринта, и сами паруса ходили волнами и хлопали на крепчающем ветру, — он увидел, как Мэнсон с Хикки и поющая толпа на мгновение остановились у входа в черный зал.