– Возможно, – сказал Гудсир. – Но лучше не пытаться. По крайней мере, пока мы на марше. В ходе операции потребуется разрезать мышечную ткань, которая уже почти зажила. Может статься, потом мистеру Мэнсону придется пролежать несколько дней… и всегда существует высокий риск сепсиса. Если мы все-таки решим удалить пули, мне было бы гораздо удобнее сделать это в лагере или на самом корабле. Чтобы после операции пациент мог провести в постели несколько дней или дольше.
– Я не хочу, чтобы у меня болел живот, – пророкотал Магнус.
– Ну конечно не хочешь, – сказал Хикки, гладя своего дружка по могучей груди и плечам. – Дай ему морфина, Гудсир.
Магнус всегда с удовольствием проглатывал свою ложку морфина, а потом с час сидел на носу полубаркаса с блаженной улыбкой, прежде чем засыпал.
Таким образом, в пятницу восьмого сентября в мире короля Хикки все было в полном порядке. Одиннадцать его упряжных животных – Морфин, Оррен, Браун, Данн, Гибсон, Бест, Джерри, Уорк, Сили и Стикленд – находились в добром здравии и прилежно тащили сани каждый день. Магнус бо́льшую часть времени был счастлив – ему нравилось сидеть на носу лодки, словно он офицер, и озирать местность, простиравшуюся позади них, – и в бутылках оставалось еще достаточно морфина и лауданума, чтобы продержаться до прибытия в лагерь или на сам корабль. Гудсир был жив, ковылял рядом с санями и ухаживал за королем и его супругой. Погода стояла хорошая – хотя постепенно холодало, – и ничто не указывало на близкое присутствие зверя, который охотился на них в предшествующие месяцы.
Хотя они не ограничивали себя в еде, у них оставалось достаточно провианта в виде останков Эйлмора и Томпсона, чтобы еще несколько дней питаться тушеным мясом, – они обнаружили, что человеческий жир представляет собой такое же топливо, как китовый, хотя горит не столь жарким огнем и сгорает быстрее, – и Хикки планировал тянуть жребий, если до прибытия в лагерь «Террор» понадобится принести в жертву еще кого-нибудь.
Конечно, они могли бы просто урезать рацион, но Корнелиус Хикки знал, что процедура вытягивания жребия поселит ужас в сердца одиннадцати, и без того безропотных, упряжных животных и еще раз покажет, кто главный в этой экспедиции. Хикки всегда спал чутко, а теперь вообще вполглаза, не выпуская из руки пистолет, но последнее публичное жертвоприношение – после которого, вероятно, Магнусу придется в четвертый раз наказать Гудсира за строптивость, – сломит последнюю тайную волю к сопротивлению, которая еще может оставаться в сердцах вероломных упряжных животных.
Сегодня же, в пятницу восьмого сентября, погода была чудесная: температура воздуха держалась между двадцатью и тридцатью градусами[16], и голубое небо становилось еще голубее к северу, куда они держали путь. Тяжелая лодка высоко стояла на санях, и деревянные полозья с шорохом и скрипом ползли по льду и гальке. Недавно принявший лекарство Магнус блаженно улыбался, держась обеими руками за живот и тихо напевая себе под нос.
До лагеря и могилы Джона Ирвинга у Виктори-Пойнт, знали все они, оставалось меньше тридцати миль и меньше пятнадцати – до могилы лейтенанта Левеконта на берегу. Сейчас, когда люди восстановили свои силы, они покрывали от двух до трех миль ежедневно – и, вероятно, смогут покрывать больше, если их рацион снова улучшится.
Для этой цели Хикки минуту назад выдрал страницу из одной из многочисленных Библий, по настоянию Магнуса собранных и погруженных в полубаркас перед выступлением из лагеря Спасения (пусть преданный идиот умел читать не лучше своего любимого помощника конопатчика), и сейчас разрывал страницу на одиннадцать одинаковых полосок.
Сам Хикки, разумеется, не будет тянуть жребий, как не будут Магнус и чертов лекарь. Но сегодня вечером Хикки велит каждому из мужчин написать свое имя или поставить свою подпись на одной из полосок бумаги и прикажет Гудсиру просмотреть все полоски и во всеуслышание подтвердить, что все написали свои подлинные имена или поставили свои собственные подписи.
Потом полоски с именами отправятся в карман бушлата королю – и все будет готово к предстоящей торжественной церемонии.
58
Гудсир
Я выпил последний глоток зелья. Пройдет несколько минут, прежде чем оно подействует в полной мере. Пока же я постараюсь наверстать упущенное в части своих дневниковых записей.
В последние дни я вспоминал подробности признания, сделанного мне молодым Ходжсоном в палатке несколько недель назад, в ночь накануне его смерти от руки мистера Хикки.
Лейтенант прошептал:
– Прошу прощения за беспокойство, доктор, но мне нужно сказать кому-нибудь о своем глубоком раскаянии.
Я прошептал в ответ:
– Вы не католик, лейтенант Ходжсон. А я не ваш духовник. Спите и не мешайте спать мне.
Ходжсон настаивал: