Террор

Блэнки никак не мог решить, следует или не следует ему пользоваться деревянной ногой, пока он хромает рядом с санями и обливающимися потом, чертыхающимися моряками. Когда они все-таки отваживались выходить на морской лед – как в первые дни, когда пересекали замерзшую бухту к югу от лагеря «Террор», а затем при переходе через Тюлений залив и потом еще раз, когда пересекали широкий залив к северу от мыса, где похоронили Левеконта, – утыканная гвоздями и винтами ступня творила настоящие чудеса на льду. Но бо́льшую часть пути на юг, потом на запад вдоль и вокруг широкого мыса, а теперь снова на восток они двигались по суше.

Когда снег и лед на камнях начали таять – а они таяли быстро этим летом, которое было значительно теплее потерянного лета 1847 года, – деревянная овальная ступня Тома Блэнки постоянно соскальзывала со склизких камней, или проваливалась в расселины во льду, или трескалась в месте присоединения к ноге.

Когда они выходили на лед, Блэнки всячески старался показать свою солидарность с товарищами: возвращался за оставленными позади лодками вместе с упряжными командами; ковылял рядом с пыхтящими от натуги потными мужчинами; нес разные мелкие предметы, если мог, и время от времени вызывался заменить какого-нибудь измученного человека в упряжи. Но все знали, что он не в состоянии достаточно сильно налегать на ремни.

К шестой неделе похода, когда они удалились от лагеря «Террор» на сорок семь миль и находились у бухты Покоя, где скончался бедный капитан Фицджеймс, Блэнки ходил уже на третьей ноге, менее прочной и ладной, чем вторая, – и он мужественно старался ковылять на своей деревяшке по камням, через ручьи и широкие разливы стоячей воды, хотя теперь уже не возвращался назад, чтобы совершить ненавистный Послеполуденный Переход со второй партией лодок.

Том Блэнки понимал, что стал слишком тяжелой обузой для изнуренных и больных людей (число которых сократилось до девяноста пяти, если не считать Блэнки), чтобы продолжать путь на юг вместе с ними.

Что заставляло Блэнки идти дальше, даже когда третья нога начала расщепляться (запасных реев, чтобы вырезать четвертую, у них больше не осталось), так это крепнущая в душе надежда, что его опыт ледового лоцмана понадобится, когда они сядут в лодки.

Но если ледяная корка на скалах и голом каменистом берегу стаивала в течение дня – по словам лейтенанта Литтла, температура воздуха порой поднималась до плюс сорока, – паковый лед за прибрежными айсбергами не обнаруживал никаких признаков таяния. Блэнки старался сохранять спокойствие. Он лучше любого другого участника экспедиции знал, что на этих широтах каналы во льдах – даже таким «вполне нормальным» летом, как это, – могут не появиться до середины, а то и до конца июля.

И все же от состояния льда зависело не только то, окажется ли Блэнки полезным, но и выживет ли он. Если они сядут в лодки в скором времени, возможно, он выживет. Для путешествия на лодке деревянная нога ему не нужна. Крозье давно назначил Томаса Блэнки шкипером полубаркаса – командиром над восемью мужчинами, – а если ледовый лоцман снова выйдет в море, он наверняка останется в живых. Коли повезет, они смогут довести свою маленькую флотилию из десяти растрескавшихся, побитых лодок до самого устья реки Большая Рыбная, задержаться там на месяц, чтобы оснастить суденышки для речного плавания, и – при помощи самого слабого северо-западного ветра и усилий гребцов – быстро двинуться вверх по течению. Преодолевать пороги, знал Блэнки, будет трудно – особенно для него, поскольку теперь он на своей хлипкой деревяшке мог нести лишь самый незначительный груз, – но после восьми недель кошмарного похода это покажется плевым делом.

Если Томас Блэнки сумеет продержаться до дня, когда они сядут в лодки, он выживет.

Но Блэнки знал тайну, приводившую в уныние даже такого жизнерадостного человека, как он: обитающее во льдах существо, воплощение Ужаса, преследовало его.

Чудовищного зверя видели вдали каждый день или два, пока измученные люди огибали оконечность широкого мыса, а потом двигались вдоль береговой линии на восток, каждый день после полудня возвращаясь за оставленными позади лодками и каждый вечер около одиннадцати бессильно падая в своих влажных голландских палатках, чтобы заснуть на несколько часов.

Существо следовало за ними. Иногда офицеры видели его в подзорную трубу, когда смотрели в сторону моря. Ни Крозье, ни Литтл, ни Ходжсон, ни любой другой из немногих оставшихся в живых офицеров никогда не говорили тянувшим сани людям про зверя, но Блэнки – имевший больше времени для наблюдений и размышлений, чем все прочие, – видел, как они тихо совещаются, и все понимал.

В иные разы мужчины, тащившие сани в хвосте вереницы, ясно видели зверя невооруженным глазом. Порой он шел позади, держась от них на расстоянии мили или меньше: темное пятно на фоне белого льда или белое пятно на фоне черных скал.