Террор

Большинство людей.

Крозье взглянул на Хикки, стоявшего рядом с Магнусом Мэнсоном и вестовым с «Эребуса», подвергшимся порке после карнавала, Ричардом Эйлмором. Вокруг них толпились другие недовольные – несколько матросов с «Террора», которые в январе рвались убить леди Безмолвную, даже если для этого придется поднять мятеж, – но, как и все остальные мужчины, собравшиеся у скорбной могилы, они сняли «уэльские парики» и фуражки и натянули шарфы до самого носа и ушей.

Допрос Хикки, проведенный Крозье в капитанской палатке среди ночи, был напряженным и коротким.

– Доброго вам утра, капитан. Желательно ли вам, чтобы я рассказал вам то, что рассказывал капитану Фицджеймсу и…

– Снимите шинель, мистер Хикки.

– Прощу прощения, сэр?

– Вы меня слышали.

– Так точно, сэр, но если вы хотите узнать, как все было, когда дикари на моих глазах убивали бедного мистера Ирвинга…

– Лейтенанта Ирвинга, помощник конопатчика. Я слышал вашу историю от капитана Фицджеймса. Вы хотите что-нибудь добавить к ней или внести какие-то поправки?

– Э-э-э… нет, сэр.

– Снимите шинель. И рукавицы тоже.

– Есть, сэр. Вот, сэр, готово. Мне просто положить одежду на…

– Бросьте на пол. Куртки тоже снимите.

– Куртки, сэр? Здесь чертовски холодно… есть, сэр.

– Мистер Хикки, почему вы вызвались отправиться на поиски лейтенанта Ирвинга, когда он отсутствовал всего немногим более часа? Никто больше не беспокоился за него.

– О, едва ли я сам вызвался, капитан. Насколько мне помнится, мистер Фарр попросил меня пойти поискать…

– Мистер Фарр доложил, что вы несколько раз спрашивали, не запаздывает ли лейтенант Ирвинг, и сами вызвались отправиться на его поиски, пока все остальные отдыхали после обеда. Почему вы так поступили, мистер Хикки?

– Если мистер Фарр говорит так… ну, наверное, мы волновались за него, капитан. То есть за лейтенанта.

– Почему?

– Можно мне надеть куртки и шинель, капитан? Здесь чертовски…

– Нет. Снимите жилет и свитера. Почему вы волновались за лейтенанта Ирвинга?

– Ну, вы понимаете, капитан.

– Не понимаю.

– Мы просто беспокоились, что один из нашего отряда вроде как пропал. Вдобавок, сэр, я здорово замерз, сэр. Мы сидели, пока ели холодную пищу, что была у нас с собой. И я подумал, что маленько согреюсь, коли пойду по следам лейтенанта и удостоверюсь, что с ним все в порядке, сэр.

– Покажите мне руки.

– Прошу прощения, капитан?

– Ваши руки.

– Слушаюсь, сэр. Извиняюсь за дрожь, сэр. Я весь день не мог согреться, а сейчас, когда разделся до рубашки…

– Переверните их. Ладонями вверх.

– Слушаюсь, сэр.

– Не кровь ли это у вас под ногтями, мистер Хикки?

– Возможно, капитан. Вы же знаете, почему так получается.

– Нет. Расскажите мне.

– Ну, мы уже много месяцев не мылись толком за отсутствием воды, сэр. А коли у тебя цинга и дизентерия, всегда выделяется кровь, когда справляешь большую нужду…

– Вы говорите, что унтер-офицер британского военно-морского флота на моем корабле вытирает задницу пальцами, мистер Хикки?

– Нет, сэр… я имею в виду… можно мне одеться теперь, капитан? Вы же видите, что я не ранен и ничего такого. На таком холоде недолго отморозить…

– Снимите рубаху и нательное белье.

– Вы серьезно, сэр?

– Не заставляйте меня повторять дважды, мистер Хикки. У нас здесь нет гауптвахты. Любой человек, отправленный мной на гауптвахту, проведет время на привязи у одного из вельботов.

– Вот, сэр. Пожалуйста. Тело как тело, только посиневшее от холода. Если бы моя бедная женушка видела меня сейчас…

– В ваших бумагах не говорилось, что вы женаты, мистер Хикки.

– О, моя Луиза уже семь лет как померла, капитан. От оспы. Да упокоит Господь ее душу.

– Почему вы говорили нескольким матросам, что, когда настанет время убивать офицеров, лейтенант Ирвинг будет первым?

– Я никогда не говорил ничего подобного, сэр.

– Мне докладывали, что вы говорили это и другие подстрекательские вещи еще до карнавала, мистер Хикки. Почему вы выделили лейтенанта Ирвинга? Что плохого сделал вам этот офицер?

– Да ничего, сэр. И никогда не говорил ничего подобного. Вызовите сюда человека, который сказал про меня такое, и я уличу его во лжи и плюну ему в глаза.

– Что плохого сделал вам лейтенант Ирвинг, мистер Хикки? Почему вы говорили матросам и с «Эребуса», и с «Террора», что Ирвинг мерзавец и лжец?

– Клянусь вам, капитан… извиняюсь, что у меня стучат зубы, капитан, но, ей-богу, на таком морозе нагишом страсть как холодно. Клянусь вам, я не говорил ничего подобного. Многие из нас относились к бедному лейтенанту Ирвингу как к сыну, капитан. Как к сыну. Только из беспокойства за него я решил пойти проверить, все ли с ним в порядке. И хорошо, что я так сделал, сэр, иначе мы никогда не поймали бы кровожадных ублюдков, которые…

– Оденьтесь, мистер Хикки.

– Слушаюсь, сэр.

– Нет, не здесь. Одевайтесь снаружи. Убирайтесь с глаз долой.

– Человек краткодневен и пресыщен печалями, – речитативом говорил Фицджеймс. – Как цветок, он выходит и опадает; убегает, как тень, и не останавливается.