Террор

– Вернее, у немногих из нас вполне могут остаться силы, чтобы тащить по льду сани и лодки в надежде спастись или добраться до цивилизованного мира, но им придется бросить умирать голодной смертью подавляющее большинство остальных.

– Здоровые и выносливые могли бы отправиться за подмогой и привести спасательные отряды к кораблям, – сказал лейтенант Левеконт.

Теперь подал голос ледовый лоцман Томас Блэнки:

– Любой, кто двинется в южном направлении – чтобы, скажем, дотащить по льду шлюпки до устья реки Рыбная, а потом пройти вверх по ней еще восемьсот пятьдесят миль на юг, до Большого Невольничьего озера, где находится фактория, – доберется дотуда в лучшем случае только к концу осени или к началу зимы и не сможет вернуться обратно с сухопутным спасательным отрядом раньше августа сорок девятого года. К тому времени все оставшиеся на кораблях умрут от цинги и голода.

– Мы можем нагрузить сани и все вместе двинуться на восток, к Баффинову заливу, – сказал старший помощник Дево. – Там могут оказаться китобойные суда. Или даже спасательные корабли и санные отряды, уже ищущие нас.

– Так точно, – сказал Блэнки. – Это вариант. Но нам придется тащить сани сотни миль по открытому замерзшему морю, со всеми торосными грядами и, возможно, разводьями. Или же двигаться вдоль берега – а это путь в тысячу двести миль с лишним. А затем нам придется пересечь полуостров Бутия, со всеми горами и прочими препятствиями, чтобы достичь восточного побережья, где могут оказаться китобойцы. Одно я знаю наверное: если лед не вскроется здесь, он не вскроется и на нашем пути на северо-восток, к Баффинову заливу.

– Груз будет значительно легче, если мы возьмем только сани с провизией и палатками, отправляясь на северо-восток, к Бутии, – сказал лейтенант Ходжсон. – Одна шлюпка весит самое малое шестьсот фунтов.

– Более восьмисот фунтов, – тихо заметил Крозье. – Без поклажи.

– Прибавьте к этому шестьсот с лишним фунтов на сани, способные выдержать тяжесть шлюпки, – сказал Томас Блэнки, – и получится, что каждой упряжной команде придется тащить груз весом от четырнадцати до пятнадцати сотен фунтов, – и это только вес шлюпки и саней, не считая продовольствия, палаток, оружия, одежды и прочих вещей, которые нам придется взять с собой. Никто никогда не преодолевал с таким грузом расстояние свыше тысячи миль – причем по открытому морскому льду, коли мы направимся к Баффинову заливу.

– Но тащить сани по льду – особенно если мы тронемся в путь в марте или апреле, пока лед не станет рыхлым и вязким, – все же легче, чем по слякоти, – сказал лейтенант Левеконт.

– Я предлагаю оставить шлюпки и отправиться к Баффинову заливу налегке, взяв только сани и самые необходимые припасы, – сказал Чарльз Дево, сидевший рядом с Левеконтом. – Если мы достигнем восточного побережья острова Сомерсет до окончания китобойного сезона, нас непременно подберет какое-нибудь судно. И я готов побиться об заклад, что там окажутся спасательные корабли и поисковые санные отряды.

– Если мы оставим шлюпки, – сказал ледовый лоцман Блэнки, – первая же протяженная полоса чистой воды станет для нас непреодолимым препятствием. Мы все умрем там на льду.

– А почему, собственно говоря, спасатели должны оказаться у восточного побережья острова Сомерсет и полуострова Бутия? – спросил лейтенант Литтл. – Если они ищут нас, разве они не проследуют нашим курсом, через пролив Ланкастер к островам Девон, Бичи и Корнуоллис? Всем известно, какие приказы получил сэр Джон касательно пути следования. Они предположат, что мы прошли через пролив Ланкастер, поскольку он почти всегда свободен от льда летом. У нас нет шансов преодолеть такое огромное расстояние, двигаясь на север.

– Возможно, в этом году ледовая обстановка в проливе Ланкастер такая же скверная, как здесь, – сказал ледовый лоцман Рейд. – Тогда поисковые экспедиции задержатся южнее, у восточных берегов Сомерсета и Бутии.

– Может, они найдут послания, оставленные нами в пирамидах на Бичи, коли доберутся дотуда, – сказал сержант Тозер. – И пошлют санные отряды вслед за нами.

Наступило гробовое молчание.

– Мы не оставили никаких посланий на Бичи, – наконец сказал капитан Фицджеймс.

В тишине, последовавшей за этими словами, Френсис Родон Мойра Крозье ощутил жжение странного, жаркого, чистого пламени в своей груди. Ощущения примерно такие, какие он испытал бы от первого глотка виски после многодневного воздержания, но одновременно совершенно другие.

Крозье хотел жить. Вот и все. Он был исполнен решимости жить дальше. Он собирался пережить эту черную полосу вопреки всем враждебным обстоятельствам и богам, говорящим, что он не в силах сделать этого и не сделает. Этот огонь горел у него в груди даже в мучительные, тошнотворные часы и дни, последовавшие за лихорадочной схваткой со смертью в начале января. Этот огонь разгорался все сильнее с каждым днем.