Террор

Внезапно смутно знакомое лицо Френсиса Леопольда Макклинтока расплывается, а потом вновь обретает четкость очертаний, превращаясь в лицо более молодого человека, которого Крозье видит впервые. Все вокруг остается прежним. Молодой человек – некий лейтенант Уильям Хобсон, теперь знает Крозье непонятно откуда, – стоит на том же самом месте, где стоял Макклинток, и смотрит в шлюпку с тем же самым болезненно-недоверчивым выражением, какое Крозье минуту назад видел на лице Макклинтока.

А потом начинается самый ужасный кошмар из всех.

Незнакомец – эта помесь Макклинтока и некоего Хобсона – теперь смотрит не в шлюпку с двумя скелетами в ней, а прямо на юного Френсиса Родона Мойру Крозье, втайне от семьи пришедшего на католическую мессу со своей бабкой-ведьмой Мойрой.

Одним из самых больших секретов в жизни Крозье был этот поступок: он не только явился на запретное богослужение с Мойрой, но и принял участие в обряде католической евхаристии, в презренном и запретном приобщении Святых Тайн.

Но фигура Макклинтока – Хобсона стоит там, точно прислуживающий в алтаре мальчик, когда Крозье – то ребенок, то испуганный мужчина пятидесяти с лишним лет – приближается к алтарной ограде, опускается на колени, запрокидывает голову, открывает рот и высовывает язык, готовясь принять запретную облатку, вкусить от плоти и крови Христовой, – символический каннибализм, с точки зрения семьи Крозье и всех прочих взрослых жителей деревни.

Но происходит что-то странное. С нависающего над ним седовласого священника в белых одеяниях капает вода на пол, на алтарную ограду и на самого Крозье. И священник слишком большой, даже в представлении ребенка, – огромный, мокрый, мускулистый, неуклюжий, он отбрасывает тень на коленопреклоненного причастника. Он – не человек.

И Крозье, голый, стоит на коленях, запрокидывает голову, закрывает глаза и высовывает язык для святого причастия.

В руке у священника, нависающего над ним, нет облатки. У него вообще нет рук. Мокрый призрак перегибается через алтарную ограду, склоняется низко над ним и открывает собственную нечеловеческую пасть, словно сам Крозье и есть облатка, которую надо проглотить.

– Господи Иисусе, Всемогущий Боже, – шепчет фигура Макклинтока – Хобсона.

– Господи Иисусе, Всемогущий Боже, – шепчет капитан Френсис Крозье.

– Он очнулся, – говорит доктор Гудсир мистеру Джопсону.

Крозье стонет.

– Сэр, вы можете сесть? – спрашивает врач. – Вы можете открыть глаза и сесть? Вот и молодец.

– Какое сегодня число? – хрипит Крозье.

Тусклый свет, проникающий в открытую дверь, и еще более тусклый свет масляного фонаря с прикрученным фитилем режет болезненно-чувствительные глаза, точно ослепительные лучи солнца.

– Сегодня вторник одиннадцатое января, капитан, – говорит вестовой. А мгновение спустя добавляет: – Год тысяча восемьсот сорок восьмой от Рождества Христова.

– Вы были очень больны целую неделю, – говорит врач. – Несколько раз я думал, что вы умерли.

Гудсир дает Крозье глотнуть воды.

– Мне снились сны, – с трудом выговаривает Крозье, выпив немного ледяной воды.

Он чувствует собственный смрадный запах, пропитавший скомканные заледенелые простыни и одеяла.

– Последние несколько часов вы очень громко стонали, – говорит Гудсир. – Вы помните какие-нибудь сны?

Крозье помнит лишь ощущение летучей невесомости снов, но одновременно ощущение тяжеловесности своих видений, уже улетевших прочь, словно клочья тумана, гонимые сильным ветром.

– Нет, – говорит он. – Мистер Джопсон, будьте любезны принести мне горячей воды, чтобы помыться. И можете помочь мне побриться. Доктор Гудсир…

– Да, капитан?

– Будьте добры сообщить мистеру Дигглу, что капитан желает очень плотно позавтракать сегодня утром…

– Сейчас шесть склянок вечера, капитан, – говорит врач.

– Не важно. Я хочу плотно позавтракать. Галеты. Картофель. Кофе. Свинина или что-нибудь вроде… бекон, если таковой имеется.

– Слушаюсь, сэр.

– И еще, доктор Гудсир, – говорит Крозье врачу, уже двинувшемуся к двери. – Будьте добры также попросить лейтенанта Литтла явиться ко мне с докладом о происшествиях, случившихся за неделю моего отсутствия, а также попросите его принести… э-э-э… принадлежащую мне вещь.

28 Пеглар

70°05′ северной широты, 98°23′ западной долготы

29 января 1848 г.

Гарри Пеглар устроил все таким образом, чтобы получить приказ отправиться с донесением на «Эребус» в день, когда вернулось солнце. Он хотел отметить это событие – насколько в настоящее время вообще можно отмечать какие-либо события – с некогда любимым человеком.