Беспокойство о последствиях быстрой моды стимулирует развитие двух направлений мысли и практики. Во-первых, внимание интеллектуалов и производителей все чаще обращается в сторону устойчивой моды, или экомоды226. Во-вторых, растет политический и социальный интерес к производству модной продукции посредством переработки, повторного использования и переосмысления старых вещей. Определенные группы потребителей все чаще выражают недовольство бизнес-стратегиями розничных продавцов; это означает, что люди начинают искать альтернативы напряженному и разрушительному циклу быстрой моды. Кроме того, растет интерес к «географии производства»227. Серьезную социально-экономическую значимость приобретает возрождение ремесленного мастерства. Это феномен «гораздо более сложный, чем клишированный образ мамаши из среднего класса, вяжущей крючком»: речь идет об «интуитивно сознаваемой и социально обусловленной необходимости изменить саму сущность труда»228. Вязание, к примеру, рассматривается как эффективный способ критики капитализма и эксплуататорских цепочек поставок и трудовых практик, а также как инструмент формирования альтернативных идентичностей, сообществ, способов жизни и деятельности229. Вязание часто воспринималось как индивидуальное ремесло, тесно связанное с домом, домашним хозяйством, воспитанием и заботой о семье; между тем оно обладает активистским потенциалом и в буквальном смысле связывает воедино мысли и желания, рассказывая нам увлекательные истории о текстуре, тактильности и способах ношения одежды. Вязание дает возможность привнести агентские функции, силу и творческую энергию в процесс производства одежды, поскольку оно синтезирует труд и производство, вещи и их потребление так, как это редко удается в рамках современной глобализованной индустрии моды230. Оно «создает средства и условия для воображаемого конструирования и распространения альтернативных практик бытия, предоставляет практические образцы для осмысления и осуществления изменений»231. Ремесленное модное производство уже долгое время используется в качестве социально-политического инструмента. Оно также тесно связано с гендерной историей: как утверждает Паркер, «женщины превратили шитье в бунт – им удалось создать свои собственные смыслы при помощи того, что когда-то побуждало их к самоуничижению»232. Такой «поворот к материальности» предполагает «более радостные и уважительные отношения с миром „вещей“»233. Таким образом, очень важно изучать практики, сетевые связи, смыслы и ценности, ассоциированные с любительским творчеством: это позволяет понять, как именно «культура созидателей» способствует выражению интересов и приоритетов разных социальных групп234. Так, Джилл и Лопес235 исследуют, как мы можем сообщить ценность вещам, которые «уже существуют», противопоставляя их новым и новаторским, и таким образом создают основу для альтернативных, экономически, экологически и социально более устойчивых моделей потребления.