Замиренному социуму эпохи Токугава соответствовало ощущение того, что и природа Японии тоже пребывает в замиренном состоянии. В это оптимистическое время конфуцианское Небо было «довольно» порядками, царящими на японской земле, продолжительность девизов правления становится существенно больше, чем в предыдущий период. В сознании современников (власти) аномальных природных явлений становится намного меньше, чем раньше. И это несмотря на то, что данные климатологии указывают на существенное временное похолодание в XVII–XVIII вв. Эдо располагался в более сейсмоопасной зоне, чем Киото. Тайфуны в прибрежном Эдо также случались чаще и имели значительно более разрушительный характер. Так что землетрясения, цунами и тайфуны регистрировались в Эдо намного чаще. Огромные размеры города, узость его улиц, деревянные строения, скученность населения провоцировали регулярные опустошительные пожары. Однако все эти напасти, включая сильнейшее извержение вулканов Фудзи (1707 г.) и Асама (1783), не могли поколебать уверенность в благодатности нынешнего правления. Показательно, что ни извержение Фудзи, ни извержение Асама, вызвавшие временное похолодание, неурожай и голод, не привели к изменениям девиза правления. После извержения Асама ответственность была возложена на главу сёгунской администрации Танума Окицугу, проводившего политику меркантилизма, которая была «не угодна Небу». Танума покинул свой пост, но тем не менее извержение не привело к более радикальным переоценкам в картине мира[351].
С 1611 г. (воцарение Гомидзуноо – первого императора, взошедшего на трон при Токугава) до интронизации Мэйдзи (1867 г.) всего пять девизов правлений были изменены под прямым впечатлением от ниспосланных Небом бедствий: Хоэй (1704 г. – землетрясение в районе Канто), Хорэки (1751 г. – «небесные изменения, земные аномалии»; что конкретно имеется в виду под этой формулировкой, остается непонятным), Анъэй (наводнение в районах Токай и Канто), Тэмпо (1830 г. – землетрясение в районе Киото), Ансэй (1854 г. – пожар в императорском дворце, землетрясение, заход в японские порты иностранных кораблей). Обращает на себя внимание, что в этот период в качестве общенационального бедствия стали пониматься не только события в Киото (как это было раньше), но и природные аномалии в районе Эдо. Однако таких аномалий все равно насчитывали мало, что отражает не только стабильность общего строя жизни и спокойную политическую ситуацию в стране, но и сопутствующее им оптимистическое сознание.
Государственно-общественная стабильность подпитывалась не только практическими, но и ритуальными мероприятиями, которые должны были обеспечить престиж военной элиты в глазах как населения, так и в своих собственных. Сёгуны перенимают у императорского двора часть тамошних представлений, обыкновений и ритуальных норм. Так, например, сёгуны, как и императоры, начинают избегать выходить из помещения во время солнечных затмений, поскольку такой свет считался для императора «нечистым» и опасным. В то же самое время сёгуны, подобно императорам, пытаются позиционировать себя как носителей света. Так произошло с основателем сёгунской династии Токугава Иэясу (1542–1616, на должности сёгуна 1603–1605), которому государевым указом было присвоено посмертное имя «великого божества, светящего с Востока» (Тосё дайгонгэн). Для его мавзолея Тосёгу (Святилище восточного света) выбрали место под названием «Никко» – «солнечный свет». Поэт Басё (1644–1694), посетивший эти места (и, естественно, не допущенный в закрытое для посетителей святилище), характеризовал гору Никко самым светоносным образом: «…ныне свет, от этой горы исходящий, озаряет просторы небес, благодать достигает самых отдаленных уголков земли, и все четыре сословия [воины, крестьяне, ремесленники и торговцы] пребывают в покое»[352]. Вслед за Тосёгу в Никко по всей территории страны было у чреждено около 500 святилищ с таким светоносным названием.