Terra Nipponica

7-го дня 7-й луны отмечался праздник Танабата. Согласно китайской легенде, в этот день встречаются Волопас и Ткачиха (Вега и Альтаир), которые в остальное время года разлучены Небесной рекой (Млечным путем). Седьмая луна – это, согласно лунному календарю, первый месяц осени, для которой свойственны обряды плодородия. Именно поэтому встреча возлюбленных приходится на осень. Китайская образность дополнилась в Японии местными реалиями – в программу празднования включали и состязания борцов сумо. Их отбирали по всем провинциям и доставляли в столицу. В Китае ничего подобного не зафиксировано. Однако согласно японским представлениям, чем сильнее ты топчешь землю, тем больший «урожайный эффект» это вызывает (это относится не только к сумо, но и к танцам, и к придворным церемониям, одной из составных частей которых было именно усиленное топанье). После окончания схваток борцов, уже вечером, государь Сёму «пребывал в южном саду, где он повелел литераторам складывать стихи, посвященные Танабата. Были пожалованы соответствующие рангам подарки»[194]. Действительно, в «Манъёсю» зафиксировано большое количество стихов о Танабата. Имеются они и в «Кайфусо».

С помощью соблюдения правил устроения территории и проведения там определенных манипуляций сад превращается в своеобразный оберег, инструмент для защиты от дурных духов и привлечения добрых. Поэтому ранние тексты не сообщают о любовании природой в саду. Сад выполнял совершенно другую функцию. «Природа» сада – это пространство, организованное в соответствии с принципами геомантии. Это пространство не столько вызывает эстетические переживания, сколько дает чувство безопасности, умиротворенности, спокойствия. Именно поэтому в садах часто устраивают и действа буддийского толка – читают и переписывают сутры, раздают милостыню, отпускают на волю живых существ (например, в садовый пруд, т. е. в место полностью безопасное, выпускают рыб). Во время пира, устроенного весной 758 г. в саду придворного Накатоми-но Киёмаро, гостям было предложено слагать стихи. В одном из них («Манъёсю», № 4505) говорилось об уточках-осидори. Осидори – это символ верной и спокойной супружеской жизни, которую ведут птицы в прибрежных водах пруда – замиренного океана.

Именно на безопасной и упорядоченной территории сада император устраивает пиры (как для своих подданных, так и для иноземных посольств), которые непременно сопровождаются раздачей подарков. Во время пиров исполняют музыку, танцы, песни, сочиняют и декламируют стихи. Все эти действа направлены на обеспечение единства правящей элиты, всего аппарата управления при сохранении и упрочении существующей иерархии. Поэтому подарки в конце ритуала жалуют строго в соответствии с рангами. Когда устраивают стрельбу из лука, размер мишени зависит от ранга (чем выше ранг, тем больше мишень). И чем выше ранг, тем выше награда[195]. Такое неравноправие «стартовых возможностей» никого, похоже, не возмущало. Во всяком случае источники об этом не сообщают. Таким образом, в императорском саду осуществлялось распределение материальных и статусных ценностей внутри правящей элиты. Расходы на проведение ритуалов были достаточно большими, что могло приводить к временной отмене того или иного действа ввиду недостатка в казне средств[196].

Императорский сад должен был ассоциироваться с милостью государя и вызывать исключительно положительные коннотации. Так, именно в саду могут оглашать указы о помиловании (амнистии) преступников[197]. Во время пира, устроенного в императорском саду сразу после окончания строительства государева дворца в новой столице Хэйан, исполнялась песня, прославляющая этот дворец. В ней восхвалялось прекрасное местоположение столицы и дворца: возле столицы пролегает ровная дорога, из дворца можно видеть далеко-далеко, столица окружена с четырех сторон красивыми горами и реками (нас не должно смущать, что окруженность горами вряд ли способствует физическому обозрению страны – ведь речь идет об идеальном пространстве, к которому вульгарные логические понятия применимы далеко не всегда). Далее песня превозносит идеальный миропорядок с Полярной звездой (императором) в центре, утверждается, что повсюду разливается благодатный весенний свет, вместе с которым прекрасные девушки танцуют во дворце (надеемся, что хотя бы сведения о прекрасных девушках в полной мере соответствовали действительности). Рефреном звучало: «Новая столица – радость, Хэйан – земля радости, да пребудет весна – десять тысяч лет!» При этом выражалась надежда, что участники представления (вернее, ритуала) будут иметь возможность преподносить императору свои песни и пляски вечно[198]. Таким образом, императорский сад мыслился и как место, подтверждающее легитимность и магические потенции государя.