Terra Nipponica

А потому Японии надлежит освоить морскую стихию, и тогда «островная Япония» сумеет приобщиться к материковости. Утимура настаивал на том, что историческая миссия морской Японии – соединять в торговом и культурном отношении разные материки, подобно тому как Англия соединяет Европу и Америку, Сицилия – Европу и Африку, а Кипр – Европу, Африку и Азию. Миссия Японии – впитывать достижения Азии и Америки. «География отвечает на вопрос о небесном предназначении страны под названием Япония: оно состоит в том, чтобы быть посредником между Западом и Востоком, а потому разве можно говорить о ее ущербности? Это то небесное предназначение, которым не стыдно гордиться великому народу». То, что японские горы протянулись с севера на юг, означает ту часть ее сущности, которая соответствует Азии, а потому «достигнуть единства по азиатскому образцу не составляет труда». В то же время горы имеют и широтное измерение, а это соответствует Европе – идеям свободы и независимости. Следовательно, в Японии сходятся Азия и Европа и Япония может быть свободна от крайностей. Поэтому Япония – страна уникальная. Это единственная в Азии страна с Конституцией и в то же время страна, обладающая духом патриотизма и верноподданничества. В будущем же перед Японией открываются поистине блестящие перспективы. Утимура Кандзо не видит ничего невозможного в том, что Япония привьет разъединенному Западу свои ценности: верноподданничество и сыновнюю почтительность, обладающие для японца «почти что религиозным смыслом», внушит этому Западу благотворность института несменяемой императорской династии[439].

Как и всякий «настоящий» христианин, Утимура Кандзо обладал изрядным запасом прозелитской энергии. В части своей уверенности относительно роли Японии в мире он напоминает буддиста Нитирэна, полагавшего, что настанет момент, когда свет буддийского учения прольется из восточной Японии на родину Будды – в западную страну Индию, где его учение пребывает ныне в забвении. В сочинении Утимура прозелитская энергетика поразительным образом тоже оказалась направлена в сторону Запада, т. е. «маленький» японец собрался учить своих «больших» учителей. Для своего времени это был чересчур смелый план. Однако в не столь отдаленном будущем он будет использован (можно сказать, будет «взят на вооружение») официальной Японией, когда страна оседлает морскую волну безудержного экспансионизма.

Кумэ Кунитакэ и Утимура Кандзо делали акцент на том, что Япония по (географическому) определению обладает всем необходимым, чтобы стать великой державой, но для этого японцам следует приложить соответствующие усилия. Таким образом, они не являлись сторонниками географического детерминизма (ни европейского, ни конфуцианского) в строгом смысле этого слова. Тем не менее восходящая к эпохе Токугава идея связи между географией, устройством жизни и национальным характером владела умами. У этой идеи находилось множество сторонников, которые не чурались и чисто религиозных аргументов-метафор. Утверждалось даже, что географические условия для страны – это все равно что буддийская карма, предопределяющая судьбу человека. А поскольку земля Японии урожайна, обильна (рыбными богатствами, углем), то дело осталось за малым – суметь воспользоваться этими богатствами[440].

Природа Японии: самая красивая в мире

После «открытия» страны на какое-то время все рукотворные продукты деятельности японца стали подвергаться безудержной критике, однако японская природа счастливо избежала этой незавидной участи. Европейцы сыграли здесь большую роль: находясь в плену своих европоцентристских убеждений, многие (почти все) осуждали «нецивилизованные», отдающие «темным» средневековьем японские порядки, но мало тронутая человеком «дикая» природа этой страны производила на них сильное впечатление. В самой же Европе нетронутых человеком ландшафтов становилось все меньше.

Из уст европейцев наибольших похвал удостаивалась, безусловно, гора Фудзи[441]. Но не только она. Многие европейцы восторженно отзывались и о растительном мире Японии. В особенности их поражали цветы. Обилие неизвестных на их родине растений усиливало впечатление богатства японской флоры. После открытия Японии туда зачастили и профессиональные ботаники, которые тоже открыто выражали свой восторг – ведь в этой стране произрастало множество эндемиков. И теперь ботаники получили возможность присваивать им латинские имена. Что может быть привлекательнее для ученого человека? В этих латинских названиях часто фигурировало определение «Nipponica». А что льстило японской земле, то льстило и самим японцам.