Читаем Terra Nipponica: Среда обитания и среда воображения полностью

Согласно китайским представлениям, правящая династия обладает изначально данным ей запасом энергии-добродетельности, которая, однако, стремится к неизбежному убыванию. Таким образом, речь идет о растрачивании «коллективного» (династического) дэ, что рано или поздно приводит к полной утрате добродетельности, и тогда «мандат Неба» (буквально «приказ (воля) Неба») переходил к основателю новой династии. Таким образом, смена династии была «вмонтирована» в китайскую политическую философию. В Японии эта идея оказалась отвергнута, считалось, что каждый император обладал запасом личного дэ и мог быть с легкостью заменен на другого, однако концепция дэ не распространялась на весь правящий род, что создавало важные предпосылки для несменяемости династии[74].

Каждый человек (во всяком случае высокопоставленный) обладал определенным запасом дэ. Императорский запас самый значительный, и правитель имеет возможности для его пополнения, что он и делает с помощью доступных ему ритуальных средств. Обладающий дэ государь обладает светоносностью и культурностью, которые он транслирует на своих подданных. Таким образом, они напрямую зависят и от потенций государя, и от приближенности к нему.

Когда подданные Камму возносят ему хвалы, они прямо и честно заявляют, что его добродетельность достигает Неба, Земли и Человека, его свет равен солнечному, он наполняет всю страну вплоть до самых до окраин, благодаря чему погоды в стране стоят самые благоприятные и земля исправно родит[75]. Ближе к концу правления Камму в глазах его подданных ситуация не изменилась. Появление на небе звезды Старика (альфа из созвездия Южного Креста), которая, как считалось в китайской астрологии, сулит долголетие и обещает спокойствие в стране, они приписывают добродетельности государя. Он же в ответ говорит о своей недостаточной добродетельности, которую, однако, можно увеличить. В связи с этим объявляется амнистия, повышение в рангах, раздача зерна престарелым[76]. При обнаружении «чудесных облаков» сразу в трех местах (над дворцом, в провинциях Кии и Тикудзэн) царедворцы умоляют императора Дзюнна признать эти облака за знак государевой добродетельности, но он упорно отнекивается, уподобляя свое жалкое правление ходьбе по тонкому льду, управлению конем с помощью истлевших поводьев. Наконец, после третьего обращения Дзюнна соглашается принять поздравления и отметить появление облаков амнистией и другими гуманными актами, однако он все равно полагает, что чудо случилось благодаря вовсе не ему, а помощи предков[77]. Император Ниммё тоже в конце концов дает уговорить себя и сменить девиз правления ввиду обнаружения чудесной черепахи, но утверждает, что чудо случилось не только благодаря ему лично, без помощи предков и добродетельных царедворцев это было бы невозможно. При этом специально отмечается, что указ должен быть не только вывешен на стенах учреждений, но и доведен до сведения народа (видимо, имеется в виду сообщение в устной форме)[78].

Подданные осыпают императора похвалами, однако сам он почти неизменно аттестует себя самым уничижительным образом. В этом состоит идеал конфуцианского «скромного» правителя. Эта скромность обусловлена тем, что конечным адресатом речей императора является Небо. А перед ним государь – засохшее весной дерево, голос же его – бормотание насекомого на фоне весенних раскатов грома[79]. Самовосхваление государя фиксируется, как правило, только в случае общения с иноземцами. Послы из Силла и Бохай обращаются к государыне Сётоку (718–770, на троне 764–770) как к «императрице, освещающей Японию». И в этом случае она избегает самоуничижительных формул, не отнекивается, милостиво соглашается с этим утверждением и в свою очередь аттестует себя как «освещающую восемь пределов»[80]. Однако при общении со своим двором император предпочитает совсем другие, более скромные фигуры речи.

Помимо существовавшего идеала скромности, видимо, играла роль и реальная политическая ситуация. Уже в это время видно, что хотя государь и выглядит (обязан выглядеть) перед народом как всемогущий монарх, но реальный порядок принятия решений имеет коллективный характер. Поэтому в указах, адресованных политической элите, император столь часто утверждает, что без помощи царедворцев он не смог бы управлять страной должным образом. Тем не менее для нерадивых подданных он – страшная сила, и невыполнение государева указа является тягчайшим преступлением. В то же самое время повелений, которые можно было бы квалифицировать как самодурство, японская ситуация порождает намного меньше, чем европейская.

В указах, посвященных различным природным бедствиям, император часто принимал на себя ответственность за расстройство баланса природных сил. Это объясняется недостатком императорского дэ.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология