Инициатором по созданию садов европейского типа, которые могли бы вбирать в себя людей без учета социальных границ, выступает государство. Уже в 1873 г. издается правительственное распоряжение о создании парка на холме Уэно – первого в Японии парка европейского типа. Он был открыт в 1876 г. и предназначался для самой широкой публики. Место было выбрано не случайно – в Уэно, в огромном храмовом комплексе Канъэйдзи, находились усыпальницы сёгунов Токугава. Строения, находившиеся на территории холма (в основном это были храмы), почти полностью сгорели во время пожара, возникшего в результате военной операции императорской армии против сторонников сёгуната. Место, однако, было намоленным и «насмотренным», а вековые деревья пожар затронул в меньшей степени, чем продукты человеческой деятельности.
Многочисленные сакуры на холме Уэно служили местом весеннего притяжения для многочисленных обитателей Эдо. Территория храма Канъэйдзи открывалась на время цветения, и люди собирались туда полюбоваться сакурами, они сочиняли стихи, наблюдали представления уличных артистов, изрядно выпивали. Описание холма Уэно содержалось в любом путеводителе по Эдо. В правительственном распоряжении 1873 г. относительно устройства публичных садов прямо указывалось, что именно такие места, которые традиционно посещали люди, следует превратить в «публичные сады». В качестве рекомендуемых мест называли несколько буддийских храмов и синтоистских святилищ (последние к этому времени подверглись сильнейшему буддийскому влиянию и в значительной степени ассоциировались с буддизмом). Не только потому, что именно храмы обладали необходимой для этого территорией, но и потому, что буддизм в это время ассоциировался с косностью и отсталостью, с «прогнившим» режимом Токугава. Но Япония приступала к модернизации (вестернизации). Поэтому наднациональное буддийское пространство подлежало перепрофилированию в пространство национально-государственное, в основе которого лежали западные идеи. Прежняя культура была сословной и закрытой, она не ставила перед собой задач по «развитию», нынешняя становилась открытой, динамичной и доступной для всех японцев. Прежние сады были плодом длительного развития, нынешние надлежало создавать волевым усилием в самое короткое время.
В период Мэйдзи прежняя культура стала осуждаться за пассивность, в правительственных документах подчеркивалось, что все прежние развлечения японцев имели интерьерный и пассивный характер (просмотр театральных представлений, игра в шашки, питье чая во время чайной церемонии или же сакэ в кабаке), а это является проявлением нездорового образа жизни. Именно этой «дурной привычкой» объяснялось обыкновение японцев устраивать крошечные и предназначенные исключительно для пассивного любования садики возле своего дома, – привычкой, которая закреплялась на уровне законов, запрещавших в период Токугава всякое общение с внешним миром[510].
Государство периода Мэйдзи было обеспокоено тем, что японцы физически слабее европейцев, не могут составить им конкуренцию в экономическом соревновании и возможном военном столкновении. Поэтому государство всячески способствовало повышению двигательной активности японцев, прежде всего мужчин. Создание же публичных садов предоставляло возможности для моциона, занятий физкультурой и спортом. Впервые в японской истории системная забота о здоровье подданных стала предметом внимания государства. Император Мэйдзи позиционировался как отец/ мать всех японцев, и государство в его лице начало процесс по присвоению тех функций, которые раньше принадлежали родителям: дать детям образование (всеобщее обязательное начальное образование было введено в 1872 г.), вырастить их здоровыми, крепкими и сильными. Публичным садам отводилась в этом деле большая роль.