Терпкий аромат полыни

— Нет, мама, ты не поняла. Меня уже зачислили, как зачислили бы в армию или на флот. Я теперь служу государству. Боюсь, отказаться нельзя.

— Крайне безрассудный поступок, Эмили, весьма опрометчивый! — рявкнул мистер Брайс. — О чем ты думала? Видишь, как ты расстроила мать!

— Папа, ты должен мной гордиться. Я буду служить своей стране. Кроме того, я останусь здесь, а не уеду в Европу, как Кларисса, и все это ради вас.

Отец вскочил на ноги. Лицо его побагровело.

— Гордиться тобой?! Моя дочь станет батрачить на ферме, как крестьянка? Мне плевать, что ты там подписала! Завтра же поедешь туда и скажешь, что передумала.

— Нет, не поеду. На самом деле я очень хочу работать. Кроме того, вы не можете мне помешать. Мне уже двадцать один, и я могу решать за себя сама.

— Позволено ли мне будет напомнить, что ты зависишь от нас материально? — прошипел отец. — У тебя нет ни пенни и нет крыши над головой, если не считать этого дома.

— Я получу квартиру, стол и небольшую еженедельную оплату, — ответила Эмили, — и еще форму. — Она решила не уточнять, что в форму входят шаровары, и продолжила уже мягче: — Я не хотела делать вам больно, но вы должны позволить мне идти своим путем. Это совершенно мне не повредит. Меня будут кормить, и я буду выполнять важную для страны работу. А когда война закончится, я поищу занятие, которое вам покажется подобающим.

Мистер Брайс налил себе картофельного супа с пореем.

— Ну, юная леди, вы сделали свой выбор. Теперь отвечайте за него. И не смейте бежать к нам за помощью, если поймете, что не выдержите еще день черной работы или что продрогли до костей, но все равно вынуждены работать под дождем.

— Конечно, папа, — согласилась Эмили и приняла супницу. — Я думаю, это будет интересно.

— Куда тебя направят? Тебе сказали?

— Я буду учиться под Тавистоком, а потом меня должны послать на ферму в Южном Девоне. Недалеко от дома.

После ужина она услышала разговор родителей. Мама все еще порывалась плакать, но отец сказал:

— Могло быть и хуже, Марджори. По крайней мере, там не будет мужчин, и за ней присмотрят. Она будет в безопасности. Война скоро закончится, и девочка вернется домой.

— Надеюсь, ты прав, — дрожащим голосом ответила мать.

Эмили упаковала вещи и отбыла утром в понедельник. Отношения с родителями оставались натянутыми. Мать не говорила ей ни слова и чуть не отказалась одолжить чемодан. Отец согласился отвезти дочь на станцию. Сначала они ехали молча, а потом он сказал:

— Ты должна понимать, что это крайне эгоистичный и неблагодарный поступок. Мы сделали все, чтобы дать тебе хорошее образование. Мы хотели для тебя лучшей доли. А ты разбила матери сердце.

— Папа, а чего ты хотел? — Эмили сглотнула, пытаясь сдержаться. — Чтобы я тихо сидела дома, пока не обнаружилось бы, что с фронта не вернулся ни один человек, достойный на мне жениться? И я бы стала мрачной и одинокой старой девой?

Отец прочистил горло.

— Разумеется, нет. Я понимаю, что ты хочешь расправить крылья и найти свою дорогу. Но можно же было подыскать более подходящее занятие. Я уверен, что кто-то из солиситоров,^[9] с кем я работаю, нашел бы для тебя дело в своей конторе, или тебя взяли бы гувернанткой в какую-нибудь приличную семью.

— А чем быть гувернанткой лучше, чем фермерской девушкой?! — Эмили поняла, что почти кричит. — Прислуживать знакомым? И что, мама могла бы высоко держать голову, зная, что ее дочь стала прислугой?

— Гувернантка — это не служанка, Эмили.

— Почти служанка. Она — узница детской. Она ест одна, а семья ее избегает. Кроме того, я все уже решила. Записалась добровольцем, и не о чем больше говорить.

— Да уж, не о чем. Интересно, и сколько же ты продержишься?

Они приехали на станцию. Отец вытащил ее чемодан, поставил на землю и уехал, не попрощавшись. На мгновение Эмили запаниковала, глядя ему вслед, но потом вздохнула и пошла за билетом.

Когда поезд уносил ее прочь от дома, она почувствовала странное облегчение. Впервые в жизни она была свободна. Правда, эта мысль исчезла после получаса, проведенного на вокзале в Тавистоке. Там стоял автобус, который должен был отвезти женщин в учебный центр. Кроме нее, там оказалось одиннадцать женщин самого разного возраста. Они робко смотрели друг на друга и бормотали слова приветствия. Ирландка с ярко-рыжими волосами осмотрела группу.

— Эй, не тушуйтесь! — Она рассмеялась. — Мы же не на похороны едем!

Садясь в автобус, все уже улыбались. Эмили села рядом с девушкой, которой на вид было лет четырнадцать. Та горбилась и от смущения сидела, уставившись на свои руки. Автобус дернулся и поехал.

— Я — Эмили, — представилась Эмили. — А тебя как зовут?

— Дейзи, мисс, — еле слышно ответила та.

— Не говори мне мисс, мы же теперь все равны.

— Простите, мисс, но я всю жизнь в услужении, а вы-то из хорошей семьи, сразу видать, так что это неправильно.

— Всю жизнь? — Эмили улыбнулась. — Да тебе лет двенадцать.