Терновая крепость

Для Лайоша Дюлы Ладо перестает существовать класс с его волнениями. Перестает существовать доска, кафедра, обливающийся потом Кертес и даже Кендел, который уже в третий раз обращается к Шошу:

— Милый Шош, друг мой, ну скажите же что-нибудь!

Но Шош ничего не говорит.

Лайош Дюла Ладо смотрит в окно, и хотя продолжает сидеть в классе, мысли его уносятся далеко. Вот он покупает билет, едет на поезде, и мелькающие за окошком пейзажи окончательно вырывают его из серого мира чисел, классной комнаты и школы.

Дюла, то есть Лайош Дюла, путешествует. Завороженным взглядом глядит он в окно, а от путешественника нельзя требовать, чтобы он занимался дробями. Учитель Кендел, однако, с непостижимым упорством занимается дробями и требует того же от всех учеников.

— Гардонь! — объявляет воображаемый проводник: над камышами озера Веленце парят белые чайки, и Дюла уже готов сесть в лодку, но тут кто-то толкает его ногой.

— Ты спишь?

Дюла бросает лодку и, вернувшись в класс, тупо смотрит на сидящего перед ним Белу Пондораи, в просторечии именуемого «Кряж».

— Что?

— Кендел тебя вызывает.

Да, Кендел пронзает его взглядом. Класс погружается в глубокое молчание, которое сменяется сдержанным весельем. А время идет.

— Вы не слышали, Ладо, что я вас вызвал?

Дюла, не успевший еще опомниться от дорожных впечатлений, предчувствует опасность.

— Слушаю, господин учитель. Веселье в классе нарастает.

— Если вы проснулись, Ладо, так не изволите ли подойти ко мне?

«Ох, — вздыхает про себя Дюла, — ведь мне уже выставлена отметка..» Поэтому он направляется не к доске, где замер его товарищ, Шош, а к кафедре. Случалось же, что Кендел посылал за стаканом воды, мелом или губкой.

— Слушаю, господин учитель.

Класс теперь уже громко и беспощадно хохочет, и тогда Дюла, обернувшись, строго смотрит на ребят. «Что за хамство? Я принесу ему воды, и кончено дело! А может быть, мел?»

— Встаньте там, — указывает рукой Кендел, беспощадно положив конец игре, — там, возле многоуважаемого Шоша, и будьте добры продолжать.

Пол под ногами Дюлы начинает качаться, как на тонущем корабле, и к горлу подступает комок. На доске целые числа и дроби, но что он должен продолжать?

— А?

Это гудит у него в ушах или летит самолет? Надо бы запретить самолетам кружить над школами. Свалится на школу этакая махина, жуть!

— Господин учитель, я неважно себя чувствую. Кендел спокойно кивает.

— Верю. И я неважно себя чувствую. И Шош, и Кертес, даже… — проницательными глазами обводит он класс и ловит взгляд, в котором безудержное веселье тотчас сменяется ужасом, — даже Арпад неважно себя чувствует. Арпад Чиллик. У кого такое прекрасное настроение, когда его товарищи путаются, тот уверен в успехе и наверняка хочет поправить их Чиллик, идите к доске.

Сорок ребят смотрят на Чиллика, как на воробья, которого ястреб отгоняет от стаи. Они моргают, точно перепуганные лягушки. Видно, опасно выдавать свои чувства.

— Продолжайте, Кертес! Валленберг, не глядите на часы! Я забыл объявить, что вместо следующего урока географии будет арифметика. Вероятно, это успокоит вас, Валленберг, и остальных тоже.

Класс сразу никнет, как роза, прихваченная заморозками, хотя и светит солнце.

Кертес снова поворачивается к доске, скрипит мел, и это поскрипывание заражает ребят.

— Не спешите, у нас есть время. Пока у вас все верно.

Мальчик сразу приободряется — Кендел знает, когда нужно слегка похвалить, — и решает задачу.

— Можешь идти, — говорит учитель, — ты исправил отметку, но впредь будь более собранным. Шош, возьми мел.

Атмосфера в классе разряжается, но Лайошу Дюле Ладо это уже не помогает. Он торопится, сбивается — голову ему замутил паровозный дымок, — и наконец Кендел отпускает его:

— Очень жаль. Я хотел поставить тебе четверку. Ступай. Твой отец на радостях, верно, обнимет тебя за твою тройку по арифметике — он ведь инженер и ждет от тебя успехов в математике.

И Лайош Дюла плетется назад к Кряжу. Теперь он мог бы спокойно сесть опять в лодку или в поезд, но не делает этого. Кендел одним ударом отсек легкие крылья фантазии, и глаза нашего юного друга затуманиваются слезами — ведь эта тройка, конечно, затянет темными тучами сияющее небо каникул.

Кряж подбрасывает ему записку.

«Плотовщик, не вешай носа!»

Ибо Лайош Дюла носит в классе прозвище Плотовщик, как Петер Ваш — Носок, Чиллик — Бык, и так далее.

Наш друг Лайош Дюла отдыхал как-то летом на Тиссе. Один из плотов, плывших вниз по большой реке, причалил к берегу, и добродушные плотовщики пустили Дюлу посмотреть плот. Осмотр этот продолжался каких-нибудь четверть часа, но с течением времени в устах мальчика все больше затягивался и окрашивался новыми красками. Минуты, проведенные на плоту, превратились сначала в часы, потом в дни и, наконец, в бурное, полное приключений настоящее путешествие…

— Ну вот… Главный плотовщик сварил суп с лапшой, я почистил рыбу… Лука, вина у нас было хоть отбавляй.

— И ты правил? — спросил Кряж, который в увлечении даже рот раскрыл.