Терминатор 1938

— Ага. Кафе, кофе, газеты. Тут вы прошествовали по тротуару, бросил газеты, кофе, пирожные и следом. По ходу решил притвориться живописцем, простите.

— Это что же — любовь с первого взгляда?

— Выходит так. Она.

— Как романтично, гимназия сразу вспомнилась…

— Смейтесь-смейтесь, а знаете, как мне тяжело было решиться подойти. Словно из самолёта с парашютом прыгнуть. Да что там с парашютом, — с зонтиком!

— И много раз прыгали?

— Ни разу! Друзья звали в аэроклуб, подначивали, но не спешил, побаивался. А потом пришлось уехать, не до прыжков. Или ваш вопрос не совсем про парашютный спорт, простите, резко поглупел за последний час…

Художница расхохоталась так задорно и искренне, что актив «Крестьянского союза» начал зло коситься. Тут Родина в опасности, а непонятный субъект пользуется моментом, их девочек клеит. Ах, хороша чертовка! Хороша, Ирэн свет Володимировна! Жаль, замужем. Хотя, есть стойкое ощущение, давно у мадам Самойленко мужика не было, наличествуют косвенные признаки, знаете ли.

Увы, отобедать с соотечественником Ирина отказалась — на службу опаздывать нельзя, и так спешит, времени в обрез. Трудится чертёжницей в архитектурной мастерской, нет провожать не надо. Очень, очень поздно работу заканчивает, а как раз сегодня необходимо задержаться, совсем допоздна засидится. Нет, встречать-провожать не нужно, и знаки внимания оказывать, Рига город маленький…

— До свидания, Ирина Владимировна. Знайте — думаю о вас. А дабы не считали за афериста, а немножко за коллегу — позвольте небольшой художественный презент.

Достал блокнот и за полминуты изобразил очаровательную и лукавую барышню, вот-вот готовую расхохотаться в лёгком таком пин-ап стиле. Схематично, конечно, времени то нет совсем, даже киборг не вывезет, да и со сверхскорости кистью карандаш гонять — подозрительно.

— Здорово, — восхитилась Ирина, — видела такое в американских журналах, вы, Александр, действительно художник, тут не соврали.

— Да я вообще никогда не вру, — приложился губами к пальчикам женщины, ого какие руки холоднючие, мёрзнет поди, — портрет ваш, Ирина Владимировна будет готов в три дня. Найду, непременно найду способ вручить, не привлекая внимания начальства и сослуживцев, не переживайте.

— Спасибо, побудьте у картин, не провожайте, пожалуйста.

— Как скажете, но думать о вас не запретите.

Улыбка была наградой за сдержанность. Похоже в клубе, где и политиканы ихудожники, и вон даже музыканты потащились с инструментами есть знакомцы госпожи Самойленко. Настучат ещё мужу. Хотя, прям вопиет чуйка — что-то с супругом неладное, или в разбеге или в тюрьме. Ну, так родственникам мужа настучат, тяжело женщине в 20 веке блюсти репутацию, не наступила ещё эра всеобщего пофигизма.

Краем глаза отследил, делая вид что любуюсь шедеврами, как любимая женщина попаданца-иновременца покидает «Клуб Крестьянского Союза». Похоже, два варианта столь решительного бегства дамы вырисовываются, — пальтишко невзрачное, как бы даже и без подклада изнутри, галантный кавалер, подавая пальтецо, враз сие просчитает. А сырость на улице и ветер холодный, эх. Ну и второе — мордатый вьюнош лет двадцати-двадцати двух, по прикиду судя, богатенький мажорчик, очень уж показушно расшаркался перед Ириной, та кивнула вежливо, но напряжённо. Напряжённо.

Выждав три с половиной минуты, двинул к гардеробу, улыбчивый юноша снова скроил глумливо-похабную ухмылку, уже мне адресованную. Ну, сука, сам напросился. И похер, что это запросто может быть сын владельца архитектурной конторы, где Ирина работает, щенок гадить девчонке будет, даже если я чинно-скромно мимо пройду, порочная харя, ой порочная. Ладно, в крайнем случАе выплачу госпоже Самойленко выходное пособие за пять, нет, за десять лет работы. Ах ты сучонок, ещё и верхнюю губу задрал, типа доминирует. Держи ответку, архитектор, бл, Мендисабаль!

Вот же запала фамилия телеперсонажа, один из первых сериалов на постсоветском ТВ, «Богатые тоже плачут»: Марианна, Луис Альберто и непонятный «архитектор Мендисабаль», бл, бл, бл…

Левой рукой за левое ухо оппонента — хвать, протащил три шага вперёд и три влево, как раз закуток за колонной, какой-то прилавок, очевидно для книготорговцев, сейчас пустующий.

— Ты кто, мразь, — на чистейшем хохдойче, — кто ты такой, унтерменш, что осмелился скалить свои гнилые клыки на арийца?

И хотя построение фраз запросто может выдать советско-российского человека ни сам «страдалец», ни его семеро дружков, ломанувшихся на выручку (значит в авторитете ходит, сучёнок, надо ухо востро держать) на логические построения вряд ли способны. Кобуру и рукоятку «вальтера» видят, дерзость и уверенность незнакомца, плюющего на хозяев, а в клубёшнике этом они стопудово завсегдатаи, прям таки осязают, тут не до умозаключений, тут на рефлексах всё решается. То, что не бросились в рукопашную, говорит в мою пользу.

— Последний раз спрашиваю, кто ты мразь с мерзкой ухмылкой? Фамилия, имя, звание?