Терешкова летит на Марс

Голос звучал все неуверенней, но не потому, что Паша самому себе казался столь уж неправым. Просто в этом было заведомо что-то пораженческое – в этом монологе. И настроение. Павел искал джинсы, одевался, как к зубному врачу. Не переставая прокручивать в голове адвокатские речи со слабыми наступательными нотками, он вдруг с подлинной досадой подумал, что ждал от этой работы – и правда – чего-то другого. Он кидался как в море со скалы, чтобы хотя бы разбить все, что болело, все, что Наташа, – так делают новокаиновую блокаду центра памяти. (И даже в самом слове ему чудилось теперь что-то сладко убийственное: «ново-Каин».) А получилось – плюхнулся на мелководье и буднично сидит, потирая ушибленный бок.

Но, может, не Максим в этом виноват?..

Словом, Павел шагал как на казнь, почему-то – сам не мог объяснить, и так не хотелось ему даже заходить, что едва пересилил себя.

Поначалу встретили даже шутливо. Завидев Пашу, Максим расплылся в медовой улыбочке и, подмигнув Эле, процитировал мультфильм, что «мы его на помойке нашли, а он нам фигвамы рисует». И хотя смысл шутки не вполне обнадеживал, так хотя бы форма…

– Элечка, дорогая, сходи погуляй, а? Будет тебе лишний час плюс к обеду. Пробегись по бутикам…

Вот тут Паша понял, что все очень серьезно.

Поняла это, уж неясно – как, «Элечка», смотавшись слишком торопливо, но не отказав себе в удовольствии пошутить на тему, что не мешало бы прибавить ей в зарплате, это в контексте «бутиков».

Максим посидел, помолчал. Глаза его оставались то ли насмешливыми, да не поймешь, но Паше становилось не по себе: маски, маски.

– Ты что делаешь, сука? – тихо начал Максим.

– Слушай, извини, так получилось…

– Что у тебя получилось?! С бабой гулять у тебя получилось? Это, типа, весна началась, да? Типа, на девочек потянуло? Я не пойму, ты чего сюда пришел, как в бюро знакомств, что ли? Чай-кофе-потанцуем? А ты дверью не ошибся, случайно?

Паша оцепенел от того, с какой почти ненавистью, с цыком пацанским его троюродный брат сцеживал слова сквозь зубы.

– А что случилось? – только и мог он, вполне идиотски, пробормотать.

– Что случилось? Ты у меня случился, кретин!!! Просто меня взяла за яйца охрана дорогого товарища Львова. А так ничего не случилось! А потом и лично дорогой товарищ Львов позвонил, мол, где это моя доченька, – Максим срывался на плохой театральный фальцет, Паша цепенел. – А доченька на моих глазах смоталась с моим же подчиненным! Который изволит сбрасывать мои звонки!!! «Барин не изволит принимать», блядь… Доченька ушла с мелким клерком из компании «АРТавиа»! А это значит, дорогой мой, что ее папочка, если рассердится, может не просто засунуть нам в жопу эту его «золотую карточку» (она стоит как десять твоих зарплат, нет, десять моих), – он может нам вообще перекрыть кислород. Ты понимаешь? Ты что-нибудь понимаешь вообще?!

Паша и правда что-то неважно соображал нынче. Хлопал глазами, разевал рот, слабо пытался пролепетать.

– Пошел вон, – как-то вдруг буднично, без патетики, закончил Максим и демонстративно уперся взглядом в монитор. – Мне такие люди тут не нужны.

Долго, долго Павел выбирался из уродливой офисной громадины, как из завалов: то невозможно дождаться лифта, то приходится перешагивать провода-ремонты; задыхаясь, он ослабил узел галстука. «Смерть чиновника», ха. (Чуть улыбнуло.) Из-за густой синевы стекол в без того мрачный день везде было нечеловечески мутно и муторно. Выпав наружу, он огляделся: куда теперь? (Косой колонной шла по проспекту грохочущая техника, одни подбирали за другими остатки грязного снега; если у обочины случалась легковушка, тракторы ее объезжали, ломая всю свою старательную диспозицию.) Да не все ли равно?

И он пошел вдоль проспекта, пытаясь привести мысли в порядок, унять это нервное колочение, с абсурдной мыслью, что встретит, не дай бог, Эльку. И что он ей скажет? «Завещаю тебе свою кружку»?.. Рабочие наверху, в дрожащей от локтевого напряжения люльке, меняли плакат на рекламном щите, и снег вокруг походил на место убийства: клочья, ошметки, какие-то тряпочки.

Ну да. Все правильно. Так даже лучше, когда поставлена точка. Жгло только унижение, и Паша шагал как оплеванный, а от этих пацанческих речитативчиков, переходящих в крик, – от этих псевдоблатных повадок Максима до сих пор что-то потряхивало в горле – не от страха. От омерзения. В том числе – от омерзения перед собой, жалким, лепечущим.