Терешкова летит на Марс

— Колесников жжот. Ржачная статья! Как президент поздравлял Терешкову с юбилеем. — Максим потряс листом «Коммерсанта». — Вот слушай. «Она говорила так взволнованно и громко, стоя в холле гостевого дома резиденции в Ново-Огареве, что, я думаю, это ее страстное «На Марс! На Марс!» не могли не услышать стоявшие в комнате через коридор глава президентской администрации Сергей Собянин и его заместители Игорь Сечин и Владислав Сурков… Впрочем, она согласна, что надо еще многое обдумать, прежде чем доложить президенту о подробностях этого проекта. «Надо же выбрать место посадки, — озабоченно говорила Валентина Терешкова, — а потом взлета с планеты Марс на орбитальный комплекс, который будет дожидаться нас. А вообще, нужно изучать планеты не только земной группы. Человечество должно быть обеспокоено, что из далекого космоса к нам прилетают разнообразные посланцы…» Она, очевидно, что-то уловила в моем взгляде, потому что быстро уточнила: «Ну, кометы, камушки…»».

Дальше Максим не мог. Он только что не валился с кресла, запрокидывал голову так, что Паша невольно проследил за его передними зубами. Ряд как литой. И сам Максим весь такой здоровый, веселый, сытый и ухоженный. Любит красивые машины. Любит радоваться жизни. Так вот посмеяться от души над всем тем несовершенством, что вокруг. Паша бряцал мобильником. Глаза сощурены. Максим понял это как призыв к дальнейшему и вновь взялся за газетный лист.

— ««А правда, что вы, говорят, готовы даже не возвращаться обратно на Землю?» — поинтересовался я. «А чего возвращаться-то? — спросила она, пристально глядя на меня. — Какой смысл?»».

Паша подождал, пока человек напротив отсмеется.

— А что, это очень весело? — тебе, такому молодому, богатому, такому… — Паша запнулся, — перспективному, — глумиться над пожилой женщиной?

«Защитник старой дамы», — вспомнилось. Откуда?

Максим оторопело смотрел, улыбка сползала с лица. Паша продолжал — споко-ойно:

— Да и дело даже не в том, что Терешкова пожилая, что она вообще-то женщина, и это не по-джентльменски. Просто у нее есть мечта, о которой она не постеснялась сказать. Цель, с которой она прожила всю жизнь. Это повод поржать? Не знаю. Для таких, как ты, видимо, да. Я вот лично завидую людям с Целью. Но это мои личные проблемы.

Вспомнилась Наташа и бесконечные осенние вечера, когда водяная пыль оседала в легких, а фонари красили острова мокрой листвы вокруг себя в никакой цвет. Сентябрь. Паша мерил лужи по черным дворам, потому что Наташа зубрила английский: с вечера до утра, с вечера до утра, не жалуясь ни на что, только слезно глотая каффетин.

От ненависти свело затылок. Пришлось выдохнуть, прежде чем продолжать:

— А ты… Ты просто моральный урод. Я жалею, что мы родственники. У тебя же не просто нет совести. У тебя ни интеллекта, ни мысли. Вообще ни одной проблемы не читается в глазах. Одно самодовольство.

Повисло нехорошее молчание.

Максим не сразу начал:

— Ну ты… Ты-то кто такой вообще?!

Он еще что-то кричал, с рефреном «никто», но Паша уже шарахнул дверью с таким наслаждением, что треснула стеклянная вставка. Крикнул, что увольняется. Теперь-то он волен идти куда хочет.

Весна. В ботинках просторно и кисло. Сырой снег, американские клены истекают на него ржавчиной. Попинал его, этот снег. Отправился было в парк неподалеку от Наташиного дома, тот самый, где и в будни родители катают по аллейкам грудничков, а сейчас душераздирающе скребут полозьями санок поперек асфальтовых дорог. Паша подумал даже о бутылочке пивка, обдирающе холодного, где-нибудь близ грустного остова аттракциона, но…

Но через час сидел уже под желтыми абажурами, и капучино готовился с таким оглушительным шипением.

Он не знал, зачем Ольга позвала его сюда, устроила эту встречу. Да она и сама не знала. С каким-то детским упрямством смотрела в чашечку, накрепко сжала рот, да и как-то вся осунулась, поблекла. Сегодня она не хотела нравиться.

— Как дома? Что отец? — выдал Паша единственно заготовленное. Она только рукой махнула.

Боже, как не хотелось тащить все эти сундуки вины: Данилу избили, Ольгу разве что не выгнали из дома…

— Данилу избили.

Он очень скупо рассказал, прибавив, что договорились вечером с Игорем собраться у Данилы, посмотреть, погутарить, что к чему.

— Вы вдвоем? А как же я?

Как очнувшись, Паша с недоумением смотрел, как задрожал едва подбородок, да и глаза, кажется, наполнились. Ему-то и в голову не приходило звать ее с собой. Да и зачем это сейчас? — не вечеринка ведь, совсем нет…

— Не знаю, надо ли… Мы же там посмотрим, что с ним, в каком он состоянии. Надо убедить его пойти к врачу. Как минимум купить ему какие-нибудь лекарства…

— Ну и что? Я тоже посмотрю. Чего стесняться: я ведь даже видела его голым, ты забыл?

Ольга свела все к шутке, улыбнулась: взяла себя в руки. Но, помолчав, добавила уже почти жалобно:

— Мы же одна команда…

Ну да. Павел понимал. Она теперь как террористка из дворян, по крайней мере — в киношном своем, девичьем воображении: пути назад нет, дома отвергнута, остались только они… И почему-то это, детское, злило.