Терапия

Последнее определение меня слегка задело. Я никогда не казался себе особо сутулым. Должно быть, это последствия депрессии. Как чувствуешь себя, так и выглядишь. Не думаю, что спина у Кьеркегора согнулась только в результате перенесенной в детстве травмы.

— Что вы ему сказали? — спросил я.

— Ничего, — ответил Грэхэм.

— Отлично. Вы правильно сделали, — сказал я.

Пятница, 28 мая, 7 45 вечера. Только что вернулся из Раммиджа. Я поехал на машине, только чтобы выгулять свой «супермобиль»: я держу его в гараже рядом с Кингз-Кросс, и в последнее время почти им не пользуюсь. Правда, не могу сказать, что сегодня на Ml я приятно провел время. Все шоссе покрылось дорожными разделительными конусами, как сыпью при скарлатине, а из-за двустороннего движения по одной полосе между 9-м и 11-м перекрестками выстроился пятимильный хвост. Очевидно, пробка возникла из-за автомобиля, везущего на прицепе фургон, который врезался в грузовик. Поэтому я опоздал на встречу с Деннисом Шортхаузом. Он специализируется по разводам и семейным тяжбам, заменяя моих адвокатов из конторы Добсона Маккиттерика. До разрыва с Салли я никогда не имел с ним дела. Он высокий, седовласый, сухощавый, носатый и редко встает из-за своего огромного, до жути аккуратного стола. Как некоторые врачи соблюдают противоестественную чистоту и опрятность, очевидно чтобы отпугивать инфекцию, так и Шортхауз, похоже, использует свой письменный стол в качестве своеобразного cordon sanitaire, чтобы держать несчастья клиентов на безопасном расстоянии от себя. На столе стоят лотки для входящей и исходящей документации, всегда пустые, лежит промокательная бумага без единого пятнышка, стоят электронные часы, слегка повернутые в сторону клиентского кресла, чтобы вы видели, как на счетчике в такси, во сколько вам обходятся его советы.

Он получил письмо от адвокатов Салли, в котором те угрожали подать на развод на основании «неразумного поведения».

— Как вы знаете, супружеская измена и неразумное поведение — единственные основания для немедленного развода, — сказал он.

Я спросил, в чем заключается неразумное поведение.

— Очень хороший вопрос, — отозвался Шортхауз, соединяя кончики пальцев и наклоняясь над столом. Он пустился в длинное разъяснение, но, боюсь, я отвлекся и очнулся, только когда осознал, что адвокат умолк и выжидательно на меня смотрит.

— Простите, вы бы не могли повторить? — попросил я.

Его улыбка сделалась чуточку натянутой.

— С какого места повторить? — осведомился он.

— Только последнюю фразу, — сказал я, не имея ни малейшего понятия, как долго он говорил.

— Я спросил вас, на какого рода неразумное поведение, скорее всего, пожалуется миссис Пассмор под присягой.

Я с минуту подумал.

— Могут ли засчитать то, что я не слушал ее, когда она со мной разговаривала? — спросил я.

— Могут, — ответил он. — Это зависит от судьи.

У меня сложилось впечатление, что, если бы меня судил Шортхауз, шансов бы у меня не было.

— Вы когда-нибудь оскорбляли свою жену действием? — полюбопытствовал он.

— Боже сохрани, нет, — испугался я.

— Как насчет пьянства, словесных оскорблений, приступов ревности, лживых обвинений и тому подобного?

— Только после того как она меня бросила, — признался я.

— Я этого не слышал, — сказал адвокат.

Он немного помолчал, прежде чем подвести итог:

— Не думаю, что миссис Пассмор рискнет подать прошение о разводе на основании вашего неразумного поведения. На бесплатного адвоката она рассчитывать не может, и, если проиграет, издержки могут быть значительными. Более того, в вопросе о разводе она окажется на своей исходной позиции. Она угрожает, чтобы заставить вас сотрудничать. Не думаю, что у вас есть основания для беспокойства.

Шортхауз самодовольно улыбнулся, явно гордясь собственным анализом.

— Вы хотите сказать, что она не получит развода? — спросил я.

— О, разумеется, в конце концов она его получит — на основании безвозвратного распада брака. Вопрос в том, сколько вы хотите заставить ее ждать.

— И сколько я хочу платить, чтобы затягивать процесс? — уточнил я.

— Совершенно верно, — произнес он, глянув на часы.

Я сказал, чтобы он продолжал затягивать.

Потом я направился к Дадли. Подъезжая к его дому, я с тоской подумал про все свои прежние визиты, когда я всего-то жаловался на неопределенное общее плохое самочувствие. Когда я уже звонил в дверь, широкофюзеляжный реактивный самолет с ревом пронесся у меня над головой, заставив присесть и заткнуть уши. Дадли сказал, что это новый регулярный рейс на Нью-Йорк.

— Может пригодиться вам по делам службы, — заметил он. — Больше не нужно будет летать из Хитроу.

У Дадли весьма преувеличенное представление о жизни телевизионного сценариста, он окружает ее романтическим ореолом. Я сказал ему, что сейчас живу в Лондоне, и объяснил почему.

— Эфирного масла от распада семьи у вас, скорей всего, нет? — спросил я.

— Могу дать вам что-нибудь от стресса, — предложил он.