Терапия

- Существуют неподтвержденные сообщения о более тяжелых побочных эффектах, - сказала она. - Пациенты галлюцинируют, пытаются нанести себе увечья. Есть даже один преступник, который заявляет, что совершил убийство под воздействием прозака.

- Моя знакомая ни о чем таком не говорила, - признался я. - Она сказала, что чувствует себя с ним гораздо лучше.

Александра минуту молча смотрела на меня своими большими нежными карими глазами.

- Я выпишу вам прозак, если вы действительно хотите, - произнесла она. - Но вы должны понимать, что за этим последует. Я говорю не о побочном эффекте, сейчас я говорю об эффекте. Новые лекарства данной группы изменяют личность человека. Они действуют на мозг, как пластическая хирургия - на тело. Прозак, может, и вернет вам самоуважение, но вы уже будете другим человеком.

Я минуту подумал и спросил:

- А что вы предлагаете?

Александра предложила, чтобы я в точности описал то, что, по моему мнению, думают обо мне другие люди или говорят своим знакомым. Конечно, я сразу уловил суть. Она считает, что меня терзает не то, что в действительности думают обо мне люди, просто мой страх чужого суда делает все страшнее, чем есть на самом деле. Как только я сосредоточусь на вопросе: что на самом деле думают обо мне другие люди? - и заставлю себя откровенно на него ответить, я сразу же, вместо того чтобы проецировать свою заниженную самооценку на оценку других и позволять ей рикошетом воздействовать на меня, буду вынужден признать, что на самом деле окружающие не испытывают ко мне ни отвращения, ни презрения, они меня уважают, сочувствуют и я им даже нравлюсь. Правда, эта затея проблему все равно до конца не решила.

Будучи сценаристом, я не мог просто взять и изложить мнение других людей обо мне, пришлось позволить высказываться им самим. И то, что они сказали, не очень-то мне льстило.

- Вы очень строги к себе, - сказала Александра, когда наконец прочла мой опус. Я писал его почти месяц - немного увлекся, и только на прошлой неделе отослал ей весьма пухлый пакет. Вчера я ездил в Раммидж выслушать ее вердикт.

- Очень смешно, очень проницательно, - заметила она, перебирая стопку листов А4, и на ее бледных, ненакрашенных губах заиграла улыбка, - но вы очень строги к себе.

Пожав плечами, я ответил, что пытался непредвзято увидеть себя глазами других людей.

- Но вы, должно быть, многое присочинили.

- Ну, не так уж и много, - сказал я.

Конечно, мне приходилось прибегать к помощи воображения. Например, я никогда не видел показаний Бретта Саттона, которые он давал в полиции, но мне тоже пришлось там писать объяснение, и копию мне разрешили унести домой, поэтому я представлял формат подобного документа, а увидеть события глазами Бретта Саттона труда не составляло. И хотя Эми всегда напускала тумана, когда речь заходила о сеансах с Карлом Киссом, я знал, что теперь, после ухода от меня Салли, она будет давать ему ежедневную сводку о развитии наших с ней отношений, а ее манеру думать и говорить я прекрасно изучил. Большую часть того, о чем она сообщает Карлу в своем монологе, она рано или поздно рассказывает мне, например, воспоминание о том, как ее мать режет на кухне морковку и стращает мужчинами или сон про карикатуру из «Паблик интерест», где я предстаю в виде Вулкана, а Сол в виде Марса. Тот кусок про проблему с унитазом в Плайя-де-лас-Америкас - чистый вымысел, я просто слышал, как Эми без конца дергала за ручку унитаза, пока находилась в ванной комнате. Концовка, возможно, слишком уж эффектная, но я ничего не смог с собой поделать. Эми действительно вернулась в Англию, настроенная весьма решительно, она обрела уверенность в себе и собралась дать Карлу congd

[48], но потом я слышал, что она снова вернулась к психоанализу. В последнее время я вообще-то мало вижусь с Эми. Раз или два мы попытались вместе поужинать, но возобновить дружеские отношения, похоже, не получилось. Все время вставали смущающие нас воспоминания о Тенерифе.

Не знаю, в таких ли словах Луиза описывала Стелле нашу встречу, в одном я уверен - делала она это по телефону. Может, Луиза и бросила курить, пить и принимать наркотики (прозак не считается), но зависимость от телефона у нее полная. Во время нашего ужина в ресторане в Венисе ее миниатюрный японский мобильник лежал рядом с тарелкой, и она постоянно перебивала мои душераздирающие признания, чтобы ответить на бесконечные звонки, касавшиеся ее фильма, или позвонить самой. С Олли трудностей не было. Я бывал с ним в баре раз сто. С Самантой пришлось пойти на некоторые вольности. Она упомянула - не помню, в каком контексте, - что у нее есть подруга, которая мучается зубами мудрости, но посещение больницы я полностью выдумал. Мне просто понравился сюжет с этой беспомощной, бессловесной слушательницей поневоле, которая не в состоянии прервать поток громких излияний Саманты по поводу нашего несостоявшегося «грязного» уик-энда в Копенгагене. Она умная девочка, Саманта, но деликатность не относится к числу ее достоинств.