Теплый сентябрь

Наелся вдоволь и надолго запомнил! отвечаю "шнобелю".

Ладно. Прервёмся... На сегодня вопросов и ответов достаточно, как будто бы сам для себя произносит "герр доктор", поднимается из-за стола и начинает застёгивать на пуговицы полы своего модного пиджака. "Переводчик" тоже поднимается со своего места и сразу направляется к выходу. "Герр доктор шнобель", держа в руках шляпу и перчатки, выходит из-за стола, собирается покинуть допросный кабинет вслед за переводчиком, но решает ещё на минуту задержаться и напоследок обращается ко мне:

А вы, Вольдемар, меня сегодня немного удивили - он начал говорить, глядя прямо мне в глаза - Вы не такой экземпляр, как многие другие с кем мне за последнее время пришлось беседовать. Из вас выйдет толк... Обещаю вам, что мы с вами еще поговорим, как минимум раз. У меня к вам есть ещё очень много вопросов.

Я стою вытянувшись во весь рост перед этим "доктором", молчу и слушаю.

Прощаться не будем! после этих слов "красноносый" поворачивается к двери и выходит из кабинета, прикрыв за собой дверь...

В кабинете остались офицер, ефрейтор-стенографист и двое играющих в шахматы молодцов.

Почему-то не зовут охрану. Значит, будет продолжение приватной беседы, едва успеваю перевести дух, как офицер в чёрной форме подходит ко мне совсем близко. Я только теперь разглядел в его форменной петличке три серебряных кубика и одну узкую полоску - означающие звание "обер-штурмфюрера". Этот офицер пристальным взглядом смотрит прямо мне в глаза и начал говорить, прилично коверкая русский язык:

Тебе придётся ещё какое-то время быть в этот лагерь и принимать всё наше гостеприимство. Мне хорошо знать твои услуги, оказанные великой Германии, и твоё желание идти на сотрудничество. Но мы пока будем всё проверять, обер-штурмфюрер Генрих, по крайней мере так в начале "беседы" назвал его "красноносый", спрашивает:

Скажи мне, все ли в "А-блок" лояльно настроены к успехам Германии? Есть ли подстрекатели? Кто они?

Господин офицер, людей много и все они разные. В нашем блоке не все лояльно себя ведут, есть подстрекатели! Один мне известен точно, уж больно сильно он, гад, агитирует всех вернуться назад... без зазрения совести сдаю немцу одного из любителей переиграть всё назад...

Кто есть этот мерзавец? своими холодными глазами глядя мне в лицо, жестко спрашивает офицер.

Прошу прощения, но в блоке людей много и всех по фамилиям я ещё не запомнил, но его знать должен капо блока. Я сразу же ему доложил об этом пленном. Можете проверить, что я говорю истинную правду! отвечаю офицеру и вижу, что стенографист фиксирует все произнесённые мною слова.

Получается, что очкастый ефрейтор прекрасно владеет нашим языком. Кто же тогда был тот "хмырь", что приехал с "красноносым"? пришло понимание, что приезжие господа устроили мне классические смотрины. Интересно для чего?

Мои размышления прервал "офицер Генрих", который решил дать мне понять, что он тоже хочет со мной серьёзно побеседовать:

Я хотеть, чтобы ты запомнить. Я принадлежать к другому ведомству, чем те господа, что сейчас тебья допрашивали. О, нет, я не так сказать - они вести мирная беседа. У нас здесь свои порядки, думаю, точно такие, как и у вас на Лубьянке! с металлом в голосе произносит немец: Тебья ведь оттуда прислали, чтобы ты выполнять здесь свой заданий? Или я ошибаться?

Далее следует мощный удар в солнечное сплетение - немец ловко подловил меня на вздохе. От такого удара, глотая ртом воздух, словно рыба, вытащенная из воды, я падаю и растягиваюсь на полу. Затем следует удар сапогом по рёбрам, от которого тело переворачивается на бок. Наступает дикая боль, сквозь которую слышу короткую команду и почти сразу чьи-то сильные руки меня подхватили и усадили на табурет, мои руки мгновенно завели за спину, на кистях клацнули стальные браслеты наручников. Сижу, меня шатает, в глазах круги, голову не удержать, но "шахматисты" уже сильно вцепились в одежду, их руки держат тело и голову. Генрих стоит передо мной в шаге, чему-то улыбается, брезгливо смотрит на меня и произносит:

Ты плохой игрок! Решиль нас держать за туракофф! Я тебье не верить!

После слов следует удар сапогом мне в грудь. Очнулся на полу, лежу на спине, сильно кашляю и пытаюсь дышать.

Как только немного продышался, на горло стала давить пахнущая ваксой подошва офицерского сапога. Из моих лёгких вырываются какие-то хрипы и бульканье.

В ходе милая беседа, ты им говорить, что перед война был под арест и находился в тюрьма? звучит новый вопрос.

Т-тааа, кхе-кхе, так! тихо хриплю сквозь кашель, отвечая на вопрос. "Шахматисты" поднимают меня с пола, усаживают на табурет и опять цепко поддерживают, чтобы не упал на пол. Обер-штурмфюрер продолжает говорить: