Теплый берег

— Ладно. Вылезайте, ребята, — прервал его младший лейтенант.

Они не успели подумать, какую ногу заносить через борт, как солдаты подняли их за руки в воздух и мигом спустили на землю. И сунули в руки Лесю барахтающегося Щена.

— Закончим свое задание, тогда Чихорку проследим, — сказал завхозу младший лейтенант. — Если где намыла перемычку — взорвем.

Машина газанула и умчалась в горы.

— Пошли в дом, хлопцы, — позвал завхоз. И зевнул.

— А море? — спросил Лесь. — Когда по тропе идешь — где море?

— Море так по правую руку внизу и останется.

— А шоссе? — спросил Вяч.

— А шоссе выше леса, в горах. От автобусной остановки к пионерскому лагерю триста семьдесят ступенек надо спускаться. Да вы не задумывайтесь, созвонимся, вас встретят. Тропа сама кажет куда надо: станет спускаться к опушке, сразу увидите всю территорию. Там у них столовая на двести посадочных мест, спальные коттеджи и старина-церквушечка, в ней у ребят мастерские устроены. И главная достопримечательность — чудо-платан растет. Ему лет двести, а может, триста, ствол — впятером не обхватишь, ветки на железных подпорках. Под этим платаном, говорят, сам Пушкин стихи сочинял, и кот на цепи вокруг ствола ходил. А может, и врут… — и опять зевнул.

— А где ваши туристы? — деловито спросил Вяч, обдумывая, не предстоит ли на этой базе скоро обед.

— А ты соображай: кто они, туристы? Они комсомольцы. Значит, ушли все, как один, на восстановительные работы. На дорогах подпорные стенки ремонтируют, завалы разбирают. В горах сейчас дел уйма, это у нас здесь тихо, у нас и дождя почти не было. — Он обнял их за плечи и повел. — Пошли, пошли, хлопцы, в дом, вам с дороги тоже отдохнуть надо, шутка ли, сколько прошагали! И я свою норму должен доспать. — И он так зевнул, что кепка сама сдвинулась на затылок.

Вяч затормозил. «Отдыхать? — сердито подумал он. — А угощать нас он не собирается? Не худо было бы ему позаботиться о нас, бедных».

— Вы слышите ужасный шум? — спросил Вяч.

Завхоз насторожился: может, камни скачут с гор, надвигается опасность?

— Это у него в животе бурчит, — объяснил свою мысль Колотыркин. — Надо бы подзаправиться.

Лесь хотел сказать ему: «Ну и нахал!», но из деловых соображений смолчал. И даже погладил живот.

— Накормлю, — сказал завхоз. — Чай-хлеб, рыба-частик вас устроит?

Их вполне устроило, и они отправились в дом.

А спустя час, тихо ступая по половицам мимо завхоза, сладко досыпавшего свою «норму», они выскользнули в дверь и по мостику без перил перешли обмельчавшую Чихорку.

ГЛАВА 6

— Знаете, чего я опасаюсь, ваша милость? Уж больно здесь глухо…

— Запоминай окрестные предметы, — сказал Дон Кихот, — а я постараюсь далеко отсюда не уходить, даже не поленюсь взбираться на самые высокие скалы и посматривать…

М. Сервантес

Нет, они не опасались погони: завхоз, всю ночь провоевавший с Чихоркой, теперь безмятежно посапывал носом. Тут и пройти всего два километра.

В лесу стояла такая тишина, что все тревоги исчезли. Показалось, не может быть на свете несчастий, смерчей, обвалов, когда вокруг покой.

Под ногами пружинил высокий мох. Он был как крохотный лес, кудрявый и ветвистый, только меньше настоящего, может, в тысячу раз. Вьюнки цеплялись за кеды, влажные метелки трав щекотали колени. Цвели розовые колокольцы среди глянцевых листьев. И Лесю подумалось, что колокольцы неслышно звенят, наверно, звенят. Ведь есть же звуки такой высоты, которых люди не могут услышать. Лесь огляделся: да тут целый неслышный оркестр! Сосны высоко вверх вскинули ветки, медные и гнутые, как трубы в оркестре…

А Колотыркин смотрел под ноги, чтоб не споткнуться о корни, он шагал по тропе.

У сосен был праздник. Они цвели. Даже сосенки-малыши подняли на ветках чешуйчатые рыжие столбики — неприметные огни. Ну раз праздник, пусть солнце выглянет из-за туч, пусть зеленые иглы стряхнут с себя капли, пусть звон пойдет, и лесной оркестр грянет во все свои медные трубы. А мама Аля прислушается и скажет Льву-Льву и Димке: «Там наш Лесь идет. Он уже близко!»

Лесной оркестр молчал. Было тихо. Слишком тихо. Ни одна птица не пела. Ни один шмель не гудел. И даже мхи не шуршали. Потому, что испарина неслышно поднималась от мшистого тела земли.

Солнца не было. Но вдруг сделалось светло. Как-то неприятно светло и голо. Мальчишки посмотрели вверх с изумлением и испугом.

Не стало над ними пушистых ветвей и зеленых макушек. Только серое, низкое, пустое небо.

А впереди, завалив тропу, стеной встало вывороченное из земли корневище. Рваные, ломаные корни еще цеплялись за землю, они выволокли из нее камни и глину. И повсюду, и слева, и справа путь преграждали выкорчеванные глыбы.