Теплый берег

Мама Аля объяснила: расчета нет. Лагерь от завода, только на лето, потом все вернутся в свой город. А ей как? С почты уволишься, осенью новое место искать?

— Мама Аля, я теперь рабочий класс. Мойщик бутылок. Я тебе уже, наверно, на полтуфли заработал.

Отвела со лба легкую прядь, лукаво взглянула.

— Ну вот, я и стала старухой: сын у меня работник!

Ему было приятно, что он уже выше ее плеча.

— Ма Аля, а правда, так называется — Ладонь-гора?

— Правда. Там природная терраса, высоко над морем. Широкая! На ней вся территория лагеря уместилась. А по краю, будто нарочно, чтоб ребята в море не скатились, грядой огорожена. Когда-то камней с гор нанесло, земли, кустарники повыросли. Так и живем в ладони у горы.

Великанья добрая ладонь, в ней домики-лилипуты, а дети и вовсе с булавочную головку…

— А правда, там, под горой, вода совсем голубая? Мне Антон-моторист говорил.

— Правда. И не камни, а песок, ласковый. Такая красота. Ныряла! — похвасталась и тряхнула светлыми волосами.

— Ой, ма Аля, когда ты смеешься, ты как девочка. Только гораздо лучше. Ты такая красивая! — сказал Лесь.

— Да ну? — весело удивилась мама Аля. — Наверно, что-нибудь натворил и подлизываешься?

— Не-а, — сказал Лесь, — правда! А знаешь, мама Аля, мы на Чертову скалу лазали с Антоном, там пещеру видали, в ней партизанский госпиталь был. Там жила Маленькая девочка…

— Ой, — вскрикнула мама Аля, — камешек! Помоги, Лесик, — и постояла на одной ноге, пока Лесь вытряхивал ее босоножку.

— А знаешь, — оживленно говорил он, застегивая на ее ноге ремень, — нас с Вячем Антон на стапеля возил, на Судостроительный! Мы видели, как корабли строят. Только Антон не велит называть «корабли». Корабли только военные, а которые пассажирские, или торговые, или промысловые — это знаешь, ма Аля, всё «суда». Мы видели самый главный, большой, океанский сухогруз, его будут звать…

Опять она не дослушала, опять, как раньше. Даже такое важное. Сказала:

— Да ну? — и спросила: — А верно, я загорела? — и на ходу положила легкую руку ему на затылок. — Ну-ка, скажи, у тебя славно получалось: «Никогда прелестней дамы…» Забыла я дальше… — Она засмеялась нежными круглыми ямочками на щеках, милая его мама Аля, которая до поездки редко улыбалась.

И он засиял ей в ответ худеньким мальчишеским лицом, двумя конопушками на носу, синими, как у нее, глазами.

— «Никогда прелестней дамы не встречал я в Сегидилье!» — Закрутил воображаемый ус и счастливо выпалил: — Ма Аля, он приехал!

Мама Аля остановилась. Улыбка сошла с губ.

— Кто?..

— Дон Кихот! Ма Алечка, он к нам потому не зашел, что болен, я его в катере видал, в Сосновке.

Растерянно спросила:

— Господи, зачем ты туда попал?

— Я ж тебе объяснял: нас Антон-моторист возил! Мы по пути встретили Дон Кихота… то есть Полудина!

— Что он тебе сказал? Ты спросил, как он устроился?

— Да нет. Он меня не узнал. Я ведь очень вырос, у меня даже бицепсы…

— Не говори ерунды. — Тревога погасила смех в синих глазах, стерла добрые ямочки. — Болен! Что ж толком не узнал? Ему надо помочь… Сосновка… Где там его найдешь…

— Я знаю, знаю! — успокоил ее Лесь. — Морская, двадцать четыре! Он там без этого… — ему не удавалось поймать ускользавшее, чужое слово, — без комфорта…

Но мама Аля не успокоилась, она рассердилась:

— То — ничего не сказал, то — все знаешь. Семь пятниц на неделе. Да переложи баул, все ноги истолок…

Лесю обидно. Но не очень. Он привык. Когда мама Аля волнуется, слова из нее выскакивают обидные и несправедливые.

Лесь взял баул в другую руку, и молча они пошли на свою улицу.

Можно было не стараться, не убирать квартиру. Мама Аля даже не заметила, какую он навел к ее приезду ослепительную чистоту. Мама Аля металась по квартире, каблучки стучали, занавески на окнах раздувались. Лесь поворачивал ей вслед встревоженное лицо, не зная, как ей помочь.

Наконец, она села на диван.

— Все. Решила.

Вытряхнула из сумочки себе на колени бумажные рубли и монеты, пудреницу, расческу. Монеты раскатились по полу. Лесь подобрал их.

— Беги, сынок, в магазин. Купи молока, хлеба, мяса, творожка обязательно. И поедем за ним. Привезу его к нам. Такой талант! И болен, и живет кое-как.

Она взглянула в лицо сына. Он ничего не отвечал. Она вдруг подумала, что, наверно, она делает все не так, неправильно, и, может быть, сын это понимает. Погладила его по руке. Он сразу улыбнулся в ответ на ее летучую ласку.

— Ненадолго, Лесь, — сказала она, — пока получит путевку. А тогда сразу перейдет в санаторий. Правда, сынок? Только вот стол твой… — Она поглядела на сооружение Антона, которое было очень нужно Лесю. — Мы его на время вынесем. Тут для тебя раскладушку поставим, а я буду на диване. А он уж пусть живет в маленькой комнате. Там ему спокойней.

Лесь взял вязаную сумку, зажал деньги в кулаке. В дверях обернулся:

— Мама Аля, значит, мы не поедем на Ладонь-гору?

— Да нет, Лесь, ты же видишь, как дела поворачиваются, — твердо ответила мама Аля.