Теплый берег

С новой силой принялся расшвыривать камни, разгребать щебень и в освободившееся пространство наконец протиснул свое длинное тело. И увидел. Да, увидел, потому что из расщелины разбитой стены сочился голубоватый, неяркий свет. И нежной, упругой струей тек воздух.

Вари не было. Не могло тут быть Вари. В чудом уцелевшем закуте, под нависшей скалистой кровлей, в плетеной люльке крепко спала Маленькая девочка.

Он наклонился над нею и зажег последнюю спичку. Маленькая девочка заворочалась в своем одеяле, стала кривить ротик и открыла синие-синие глаза. Вряд ли он увидел тогда, что они синие в неясном свете, он просто знал: они точно такие, как у Вари.

В ту минуту его подхватил такой океан счастья, что на миг он задохнулся. Совсем молодой парень, он вдруг ощутил себя и отцом, и матерью, и единственной защитой Маленькой девочки. Он обязан спасти эту крохотную жизнь от войны, от гибели.

А еще он должен был ее просто перепеленать, умыть и накормить.

Он все это сделал, зная, что это ей нужно для жизни. Он завернул ее в свою нательную рубаху, он накормил ее, размочив сухарь в воде, забеленной сгущенкой. И она послушно открывала ротик и вытягивала губки, будто давно была приучена есть с его солдатской ложки.

Осторожно продвинув ее впереди себя, он вылез из закута в пещеру. С погибшего товарища снял ватник, сказал: «Ты прости, друг, стужа на дворе, а она совсем маленькая».

Потом выбрался с нею на волю.

Не сразу понял — сумерки или рассвет. Вечерние сумерки. Быстро темнело, как всегда на Теплом берегу. Он стоял, упершись спиной в отвесную стену горы, прижимая к груди теплый, живой, драгоценный сверток. Удивительно, какая тишина стояла в ту минуту, будто и не было на свете войны. И море притихло, там, внизу, волна не била о скалы. Ни взрыва, ни грохота артиллерии, ни выстрела. Он подумал: когда мы победим, станет всегда тихо на земле, Маленькая девочка будет расти в тихом-тихом, радостном мире.

Обманчивая тишина длилась недолго. Поднялась ракета и повисла в воздухе, заухали зенитки, из деревни донеслась трескотня автоматов, за лесом встало зарево, на горной дороге затрещали мотоциклы немецких патрулей.

Бережно опустил на землю Маленькую девочку. Скатал партизанский ватник; как в теплом гамаке он пристроил за спину драгоценную живую ношу. И взял свой ручной пулемет.

Шел трое суток то под дождем, то под окаянным ветром, петляя, чтобы не столкнуться с немцами. Дождь был ему другом: немецкие овчарки не почуяли следа. В сожженном селе к нему прибилась коза, подоил ее, наполнил молоком флягу про запас. Шел без сна, без отдыха, останавливаясь только, чтобы накормить и перепеленать девочку. Она уже ослабла и есть не хотела и даже совсем не плакала. Оттого, что не плакала, ему было страшно, хотя детский плач мог бы их выдать. Но еще больше он боялся того, что она молчит. Он шел осторожно, как олень, вслушивался в каждый шорох, старался миновать опасные пересечения троп; обходил табачные делянки, где сухой лист трещит под ногой. Он переползал через дороги, продирался сквозь заросли.

И все же наскочил на немцев. Их было пятеро. Они не ожидали его появления, сидели и закусывали. Он еще мог отступить, броситься в чащу и, возможно, ушел бы от них. Но тогда они стреляли бы ему в спину. А он не смел повернуться спиной. Там в скатанном ватнике спала Маленькая девочка.

Он сразу пошел на них, поливая их свинцовым огнем из ручного пулемета. А когда лента кончилась, он схватил пулемет за горячий ствол и в ярости стал бить их по ненавистным зеленым каскам.

Он дрался, как лев, потому что дрался за жизнь Маленькой девочки, за жизнь всех детей, которым угрожала смертью война.

Он уложил всех пятерых, всех до одного. Люди спросят: «Чудо?» Люди ответят: «Подвиг».

Когда кончил свой рукопашный бой, он сразу сильно устал, и почувствовал, что его рука не хочет подниматься, и рубаха отяжелела, напитавшись кровью. Ему прострелили плечо. Правое. А девочка была за левым.

Ночью он полуживой пришел в отряд. Черными, растрескавшимися губами назвал пароль незнакомому молодому парню («Значит, пришло пополнение, пополнение… Хорошо», — подумал он) и еще сказал: «Командира!»

«Ступай за мной, дед!» — потребовал парень.

«Дед?» — промелькнуло смутно.

Падая, подумал: «Уберечь девочку» — и опустился на землю тихо, лег на живот. Тогда с его спины сняли скатанную телогрейку, и Маленькая девочка посмотрела на бойцов синими-синими глазами.

Два дня и две ночи спал он с перебинтованным плечом. А отоспавшись, встал, добрался к бочажку умыться и увидал свое отражение. За трое суток он стал седым.

— С того дня и закрепилась за ним кличка «Дед», — сказал Мосолов.

— А он убитый? — спросил Вяч.

— А он живой? — спросил Лесь.

Антон налил воды, протянул хлеб Мосолову.

— Поели бы.

Мосолов подержал стакан в руке.