Теплый берег

— Ага, — чуть слышно ответил Лесь, потому что люди всегда говорят тихо, если у них на глазах совершается чудо.

Над прудом доцветал каштан. Его цветы, похожие на догоревшие свечи в роскошных подсвечниках, осыпали в воду лепестки. Лебедь Зина уносила их на спине.

— А почему она хотела меня цапнуть? — спросил Димка.

— Мало, что ли, мальчишек кидали в нее каштанами? Но она нарочно отвернулась, чтоб не цапнуть. Вот за что я ее уважаю.

Под струей фонтана лебедь Зина пила, высоко закинув голову. Капли жемчугами скатывались с затылка.

— Так неудобно пить, — сказал Димка. — Помнишь, ты мне по спине стучал, я подавился. Это я пробовал, как они пьют, а ты не знал.

— Знал. Ты сперва сказал: «Га-га-га…»

Они глядели, как черные лебеди всё согласно делают. Ты выставил лапу сушить из-под крыла, и я. Ты распахнул крылья, стали видны белые подкрылки, и я. Вместе мотают головами, кажется, в клювах — лоскутки пламени. Нет, это клювы у них такие огненные.

«Гу!..» — трубят они коротко и нежно, только друг другу.

— А лебедь Зина умеет так одинаково делать? — спрашивает Димка.

— Ей не с кем. Она одна.

— Ты мне расскажи, как у нее был муж, как его увезли в кино снимать. А он попал под моторку и утонул.

— Ты ж все сам рассказал.

— Тогда про дикого лебедя. Как летели лебеди-шипуны. Один ударился о провод и сел на пруд. А лебедь Зина его пожалела, стала с ним рядом плавать, и взяла жить в лебединый домик.

Лесь засмеялся:

— Ты ж опять все рассказал сам.

Но Димка упорствовал:

— А ты расскажи про потом…

— Потом настала зима. Вдруг с горы спустился голодный лис. Кинулся на дикого лебедя. А тот был еще слабый, отбиться не мог. И закричать не мог, потому что есть лебеди кликуны, а есть шипуны. У них красиво изогнутые шеи, а голоса нет. Он не смог позвать на помощь. Лебедь Зина нашла одни перышки. С тех пор она стала злая, недоверчивая, даже хлеб у людей не берет. Ну, что ты сопишь, Димка? Сам просил рассказать, а сам ревешь.

— Дадим ей баранку, может, она у нас возьмет? — вздрогнувшим голосом ответил Димка.

Лебедь Зина, пугая, выступала клювом дробь и вдруг склюнула кусок с протянутой ладони Леся.

— Первый раз! Перестала бояться! — ликовал Лесь.

— А ему было больно, когда лис его съел? — спросил Димка.

— Он не слышал, он спал, — ответил Лесь, пожалев брата.

— Э-э, приветик! — Колотыркин Вяч плюхается на скамью, отдуваясь от жары. Снимает рюкзак. Круглый нос лоснится меж круглых щек. — Захватили местечко попрохладней? А ну, подвиньтесь! — Развязал рюкзак, вытащил халву. Побольше кусок — Димке, поменьше — Лесю. И вздохнул: — В меня уже не лезет. — Спросил деловито: — Туристы уже проходили?

— Не-а… — сказал Лесь.

— Придут. Исторический пруд. В него какой-то знаменитый плюнул, с тех пор сюда водят туристов.

Лесь отмахнулся:

— Все ты врешь.

— Лучше бы он съел злую крысу, — сказал Димка.

— Кто? — Вяч уставился на него голубыми, навыкате, глазами.

Димка вздохнул:

— Тот лис.

Вяч озаботился:

— Чего это он у тебя переживает? Ешь халву. С орехами! Гляди, чего покажу.

Он вынимает из рюкзака всякие штуки. Зубастая раковина — приложи к уху, услышишь шум моря. Пористый камень, пемза, — потри кляксу, сойдет. Димка завороженно глядит на исчезнувшую в рюкзаке пятерню. Пальцы с обломанными ногтями вытаскивают невообразимую красоту.

Димка стонет от изумления и восторга:

— Чего-й-то, а?

Кусок золотистой прозрачной смолы, словно осколок солнечного луча. А в нем, внутри, краб с могучими клешнями, в непробойном панцире.

— Мраморный называется, видишь разводы на панцире. Ох и бегает — быстрее всех крабов. Хоть и боком. А глаза видят во все стороны, на триста шестьдесят градусов по кругу.

Вяч рассматривает это чудо на свет. Димка тоже.

— А почему он клешнями не шевелит?

— Чудила, он же высушенный! За него пятьдесят копеек дадут.

— А зачем ему столько копеек, если он совершенно сушеный?

Вяч теряет терпение:

— Мымриков, он у тебя чудак! Не крабу дадут, а мне. Понятно? Знакомый человек в мастерской залил его горячей смолой, пластиглаз называется, и все.

— Все? — Димка растерянно смотрит на краба. — А маленьких крабчиков у него не будет?

— Отвяжись. Он теперь не краб, а сувенир.

— А как же он тогда бегает быстрей всех крабов?..

Лесь смотрит на разложенные товары и хмурится. Не нравится ему эта лавочка.

— Пионер, а торгуешь.

— Подумаешь, Лев-Лев тоже торгует.

— Здравствуйте! Сравнил! Он что — себе в карман, да? Он для государства! А ты — частник, капиталист.

— Так ведь сейчас каникулы, — отвечает Вяч.

Лесь, сведя брови, думает: «А если бы коммунисты были коммунистами с перерывом на обед, что сделалось бы с угнетенными народами? Империалисты победили бы». Еще он думает: «Нет, Колотыркин не виноват, что он торгаш. Мать таскает его с собой на рынок сбывать абрикосы, учит с курортников драть больше. А вообще он парень неплохой. Он добрый. Даже удивительно, какой он добрый. Обжора, а с маленькими всегда делится. И во дворе, и на улице. Димке приносит орехи и даже один раз леденцового петуха. Бросил бы он эту лавочку, нашли бы мы с ним настоящую работу…»

— Слушай, Колотыркин, давай вместе деньги зарабатывать.