Теплоход "Иосиф Бродский"

Другой наездник в тюрбане, в пузырящихся шароварах плашмя бил коня саблей, гнал к водохранилищу, на котором застыл теплоход. Уже вспенил воду, разбрызгал солнце, когда его настиг удар из неба. Реактивные снаряды вскипятили отмель, разорвали коня и наездника. Когда вода успокоилась и пропитанный копотью пар улетел в небеса, на мелководье лежали убитый конь и растерзанный всадник, и вокруг расплывалось пятно ржавой крови.

— Вы убийца, вам место в Гааге! — истерически закричал Куприянов.

— Постойте, — остановил его посол Киршбоу. — Я должен быть уверен — когда вы придете к власти, будете ли вы, подобно господину Есаулу, бороться с международным терроризмом… А теперь, господа, простите, я должен вас покинуть. Мне необходимо связаться с Госдепартаментом и сообщить о случившемся. — Исполненный глубокой задумчивости, посол покинул мостик и удалился в каюту.

— Убийца! — ненавидяще прошептал Куприянов.

— Аркадий Григорьевич. — Есаул смиренно потупился. — Я хотел дать понять: когда вы станете Президентом России, вам понадобятся люди, способные делать грязную работу по укреплению государства.

Куприянов умолк, внимательно на него посмотрел.

Когда спустились с мостика на среднюю палубу, их обступили взволнованные пассажиры.

— Что это было? Мы слышали взрывы? У нас на глазах убиты человек и лошадь!

— Не волнуйтесь, господа, — успокаивал Есаул. — Это съемка сериала «Менты в Чечне». Все в порядке, все под контролем.

Через несколько минут теплоход поднял якорь, огласил широкие воды протяжным гудком. Плавно, великолепно тронулся в путь.

Глава одиннадцатая

Воркутинская шахта — черный, уходящий под землю провал, взятый в бетонные оболочки. Напичканный железом, ржавым или стертым до блеска. Пиленым лесом и лязгающими электровозами. Дрожью моторов и гулом компрессоров. Перевитый проводами и кабелями. Пульсирующая черная вена, уходящая в центр земли, нагнетающая в преисподнюю воздух, электричество, свет. Выжимающая на-гора ртутно-синюю шуршащую плазму.

В раздевалке в начале смены шахтеры на длинных лавках складывали одежды, обнажая бугристые спины. Развешивали по крюкам штаны и рубахи. Вынимали из шкафов с номерками робы, порты и портянки. Облекались, увеличивались в объеме. Напяливали кирзу, пластмассовые каски, спасатели. Вешали на пояс аккумуляторы, помахивая шнурами и рефлекторами ламп. Окончившие смену бригады мылились в душевых, стояли под горячими струями, омывали натруженные в подземной работе тела. Выходили розовые, окутанные паром. Только кромки век, опушенных ресницами, оставались угольно-черными, как подведенные дамской тушью.

Степан Климов обматывал ногу полотняной портянкой, поправляя матерчатый острый мысок, прицеливаясь к кирзовому сапогу с вывернутым голенищем.

Рядом товарищи по бригаде натягивали теплые свитера, телогрейки. Двигали мускулами, готовя их к кромешной работе.

— Мужики, сколько будем задарма вкалывать? Директор каждый день сулит заплатить, а все наебывает. Мы что, африканские негры? — Забойщик Федюля, нервный и тощий, с птичьим носом и желтушными бегающими глазами, взывал к сотоварищам. — Слышь, мужики, давай профсоюзника вытащим. Пусть народ подымает. Сядем в шахте, будем бастовать, покуда зарплату не выплатят. Или айда на рельсы, перекроем «железку», пусть без уголька поживут, небось взвоют. А еще чище — директора, борова жирного, взять в заложники, спустить в шахту и держать в забое, покуда зарплату за три месяца не привезут!

— Как же, станет тебя профсоюзник слушать! Он же куплен, у него вторая зарплата в конверте! Он с начальством в ресторане коньяк жрет, — иронично и едко посмеивался крепильщик Скатов, перекладывая в тормо-сок принесенные из дома куриные яйца и плоскую соленую рыбину, которую намеревался расшелушить и съесть в центре Земли. — На твою зарплату сейчас хозяин на теплом море под пальмами жопу греет. Блядей к себе водит. А если сядешь на рельсы, ОМОН так тебя, бедолагу, отпиздит, что про зарплату забудешь.

— Мужики, кончайте базарить. — Степан, недовольный этой вечной, каждую смену возобновляемой распрей, утрамбовывал стопу в сапоге, проверяя, не мешает ли складка или матерчатый, неловко сбитый комок. — Надо вкалывать и чтоб бригадир учет правильный вел. А зарплату выплатят, сразу деньги большие почувствуем. Купим, что нужно по дому. Чего зря базарить.

Бригадир, одутловатый, угрюмый, с татуировкой на вздутом плече — синяя русалка с грудями и загнутым чешуйчатым хвостом, — недовольно буркнул:

— Про забастовку языки прикусите. Будет вам забастовка по башке дубиной.

Некоторое время молчали, запахиваясь в робы, опоясываясь брезентовыми ремнями с подвешенными аккумуляторами. Затем Федюля, разъедаемый раздражением, произнес: