-Нет, ты не отмахивайся. Я-то знаю всю эту шушеру, что подвизается в
ОСОБи. Половина метит на мое место. Тот же Глеб Пьяных, которого
пришлепнули мародеры. Останься он в живых, думаешь, поспешил бы спасать
меня? Как бы не так! Первый сплясал бы на костях отца Никодима. Даешь отца
Глеба – вот его лозунг. Был его лозунг.
Отец Никодим грязно выругался.
-Эта сволочь и подстроил нападение. Только просчитался, е…ный сын,
переоценил честность мародеров. Как дошло до свары, он первым же и схлопотал
пулю. Поделом ему.
-Поделом, - кивнул я, вспомнив ртутные глазки Глеба.
-Поделом, – эхом отозвался отец Никодим. – Потому я и благодарен тебе,
Артур, что доверять стало некому. Система прогнила, - он понизил голос. – Лорд-
мэр теряет рычаги управления.
Я насторожился.
-Да, теряет. Центробежные силы готовы порвать Армию на куски. Армия не
боится другой Армии - Армия боится самой себя. Все больше сектантов проникает
в наши ряды, разлагая боевой дух. Примиренцы, жизнелюбцы, и – особо опасные
- возрожденцы. Когда станешь конунгом, Артур, безжалостно вырезай сектантов,
иначе твой отряд сожрет сам себя. Это мой тебе совет.
-Спасибо, ваш крест.
Отец Никодим поднялся:
-Ну, мне пора.
Пошатываясь, он дошел до двери, обернулся:
-Жаль, Артур, что Лорд-мэр определил тебя в конунги. Ты был бы
прекрасным особистом и … главой моей охраны. Ну, пока, - он взялся за дверную
ручку, обернулся снова, - Кстати, не торопись укладываться спать. Я заготовил
для тебя кое-какой сюрприз…
Хлопнула дверь. Мигнула свеча на столе. Я остался один.
Зачем приходил этот человек? Для чего он говорил со мной? Неужели, и
правда - глава ОСОБи почти столь же одинок и беззащитен, как простой игрок из
Джунглей? Если так, то этот мир не дает удовлетворения никому – ни сильному,
ни слабому. Тогда почему же он еще существует?
Лорд-мэр… Как там сказал Христо? Основание пирамиды под названием
«Армия Московской Резервации». Уничтожь я основание, изменится что-то?
Возрожденцы считают что – да. А ведь я – возрожденец. Прочь сомнения!
Я снял куртку, свитер, оставшись в одних джинсах. Холодно! Еще бы —
спина совсем мокрая после игры в мяч. Нужно затопить печку. Жаль, дроворубы
не догадались занести с десяток поленьев в квартиру – придется выскакивать на
мороз.
Ледяной ветер вонзил в непокрытые грудь и спину тысячи иголок. Быстро
набрав охапку дров (с кончиков озябших пальцев словно бы сходит кожа), я
вернулся в квартиру.
Изголодавшаяся печка приняла в нутро деревянный паек. Кора на растопку.
Так. Теперь – зажигалка.
В трубе завыло, заскулило; огонь в нерешительности затрепетал над
дровами, и, наконец, взмыл желто-красным знаменем. Я поспешил захлопнуть
дверцу, чтоб не выпустить огонь наружу.
Треск дров, слабый запах дыма был приятен. Мало-помалу в комнате
стало теплеть. Пар изо рта был уже не таким густым.
Когда отблески огня на полу стали бледнее, я открыл дверцу, пошевелил
кочергой угли. Можно закрывать заслонку… Вот так. Теперь все тепло от углей
хлынет в комнату. Можно ложиться спать…
Стоп! Отец Никодим что-то сказал про сюрприз. Какой еще сюрприз?
Скрипнула дверь. Пламя свечи запрыгало, едва не погаснув.
-Можно? – вкрадчивый женский голос.
Я обернулся.
Высокая и статная. Белокурые волосы обрамляют лицо; на левом глазу –
черная повязка, зато правый – синий, как осеннее небо, впитал в себя блестскую
силу потерянного собрата. Одета гостья в зеленое, тронутое молью, пальто.
-Молчишь? Значит – можно.
Она вошла, прикрыла дверь, защелкнула задвижку.
-Отец Никодим сообщил мне, что кое-кто очень напряжен и нуждается в
помощи.
Теплая рука легла мне на грудь; палец с длинным ноготком обвел сосок,
дотронулся до старого шрама. Я вздрогнул (до этого находился в каком-то
оцепенении) и оттолкнул шлюху.
-Бедненький, – засмеялась она. – Как ты напряжен.
Гостья присела к столу и, плеснув в кружку зеленки, выпила.
-Не желаешь?
-Слушай, - начал я. – Не знаю, как тебя звать…
-Вика.
-Так вот, Вика, его крест ошибся, когда решил, что мне нужны твои услуги.
В единственном глазу шлюхи сверкнула молния.
-Его крест никогда не ошибается, солдат, - сказала она. – Никогда.
Неуловимым движением Вика скинула пальто, под которым не было ничего,
кроме ее тела. Груди топорщатся (кажется, одна немного больше другой); живот
поджарый, с шестью кубиками пресса; ноги длинные, ровные и ощутимо сильные.
-Постой, - неуверенно сказал я. – У меня есть женщина.
-Есть женщина? Что это значит?
-Я люблю ее.
Шлюха рассмеялась и, сжав ладонями мои щеки, поцеловала меня.
Горячий язык проник в рот, соприкоснулся с моим языком, словно ударила
молния. Обняв Вику, я потянул ее к постели.
-Ну вот, так-то лучше.
Вика дотронулась губами до моего лба и поднялась. Блеснув в темноте
ягодицами, подобрала с пола пальто.
-Прощай, солдат. Передавай привет своей женщине.
Показав на секунду луну и звезды, хлопнула дверью.
7
ПРОЛЬЕТСЯ ВИНО
Серебристая Рыбка, взрезая плавниками голубоватую гладь, несется вверх
по реке. Вот перед ней возникает что-то оранжевое, тонкое, подвижное. Червячок.
Рыбка хватает червяка, и … резкая боль пронзает ее. Неодолимая сила