Теперь пусть уходит!

Кендл. Конечно. Настоящие женщины инстинктивно чувствуют, что любовь – это нечто созидательное. Так же как мужчины знают, что они должны создавать произведения искусства – любые… есть много видов искусства… Женщины без любви, мужчины без искусства, народ, который ничего не создает и прозябает в жалкой, бесполезной жизни, – это скопище уродов и чудовищ, которые думают только об уничтожении друг друга, это тухлые яйца, из которых ничего не вылупится…

В дверях появляется сэр Джеффри.

Сэр Джеффри (профессионально сердечным тоном). Отлично, отлично, мистер Кендл, вы полны сил.

Кендл. Когда я не могу рисовать, я начинаю проповедовать. Этой бедняжке приходится все выслушивать.

Сэр Джеффри (тем же тоном, входя в комнату). В таком случае вы не откажетесь уделить несколько минут посетителям. (Оглядываясь.) Ну что ж, входите, джентльмены.

Входят сэр Эдмунд, сэр Маркус и мистер Марч.

Кендл. Сэр Эдмунд, сэр Джеффри, сэр Маркус и сам Закон в лице Марча – не слишком ли это много для больного художника и заботливой ночной сиделки? Что вы на это скажете, Джудит? Это не просто люди с жалким умом, который не в силах охватить все происходящее, – люди из плоти и крови, как вы и я. Нет, каждый из них – это ведомства, учреждения, законы. Это – Англия, в которой нам позволили жить…

Сэр Эдмунд. Да, и без которой ты, отец, жить не сможешь…

Кендл. Мой мальчик, не думаю, что мне осталось долго жить…

Сэр Эдмунд (поспешно). Надеюсь, ты ошибаешься, но это лишний раз доказывает, что ты должен помнить о своих обязанностях…

Кендл (прерывает его). Я помню, помню…

Сэр Эдмунд (очень спешит). Мы принесли документ нашего треста…

Марч (показывает документ). Вот он, мистер Кендл…

Сэр Эдмунд. Нам нужна только твоя подпись.

Сэр Маркус. Тогда вы можете быть уверены, что трест примет на себя все заботы по…

Кендл (прерывая). Да-да, Маркус, я знаю, я уже слышал все это раньше.

Сэр Джеффри. Совершенно верно, мистер Кендл. Но сейчас…

Кендл (прерывая). Сейчас у меня осталось немного времени…

Сэр Джеффри (поспешно). Я не говорил этого…

Кендл (прерывая). Так я говорю за вас. И это правда. Времени осталось немного. Его всегда не хватает – это вам может подтвердить любой художник, но, если вы живете творческой жизнью, всем сердцем и умом, тогда вам хватит времени…

Сэр Эдмунд. Для того чтобы привести в порядок свои дела?

Кендл. Да, Эдмунд, и для этого.

Марч. Насколько я знаю из своей практики, вы, вероятно, не отдаете себе отчета в том, какие затруднения могут возникнуть…

Кендл (прерывает). Может быть, я и не знаю. Я старик, глупый, упрямый, несговорчивый, надоедливый, но я еще принадлежу себе, а не вам, джентльмены. Это и к тебе относится, Эдмунд. Уходите…

Сэр Эдмунд (гневно). Ты вынуждаешь нас предпринять кое-какие шаги…

Кендл (с явным презрением). Сделайте несколько шагов и закройте за собой дверь. (Берет календарь, на котором рисовал, и рассматривает его, ни на кого не обращая внимания.)

Присутствующие не знают, что им делать. Обмениваются многозначительными взглядами, затем покидают комнату.

Джудит (смотрит на Кендла; нерешительно). Вы… считаете, что поступили справедливо, мистер Кендл?

Кендл. Напрасно я так говорил со своим сыном. Он не может не быть таким, каков он есть. Он – полная противоположность мне. Возможно, это моя вина. Но не забывайте, что мне пришлось выслушать этой болтовни в тысячу раз больше, чем вам.

Джудит (старается быть справедливой к ним). Но они, вероятно, не хотели причинить вам вред, они просто старались выполнить свой долг…

Кендл. Мир переполнен людьми, которые могут всех нас растоптать и выбить нам зубы только потому, что они выполняют свой долг. Мне бы хотелось, чтобы большинство из них перестали выполнять свой долг. А эти господа только и могут, что причинять вред – вам, мне и всем людям. Они ничего не вносят в жизнь, и все вокруг них в результате их стараний лишено жизни. А в Лондоне сейчас из-за них шагу негде ступить – сотни и сотни солидных служащих, без единой живой мысли, без единого благородного порыва, замораживают сердца и души всех окружающих, лишают вкуса и запаха все, к чему прикоснутся. Уже несколько недель они пытаются заставить меня вступить в очень солидный трест. Нет, им нужен не я, а мои работы, а меня они с удовольствием упрятали бы в сумасшедший дом, если бы могли. Вот почему я упаковал все картины и удрал. Я не люблю их Англию – все это слишком уж гадко, я не хочу с ними иметь ничего общего. (Внезапно умолкает, по-видимому совершенно обессиленный.)